Украденный сон

— А это майор Ларцев нам угрожает, — спокойно сказала она. — Если мы с тобой не будем его слушаться, он нас застрелит. Я правильно излагаю, майор?

Ларцев медленно кивнул. Насте показалось, что в глубине его глаз что-то дрогнуло. Или ей только почудилось?

— И что мы должны делать, чтобы он нас не застрелил? — деловито осведомился Леша, как если бы речь шла не о шантаже и смерти, а о том, как обращаться с водопроводным краном, чтобы он не сломался.

— Мы должны сидеть дома и ни с кем не встречаться. Звонить можно, но разговаривать только на нейтральные темы.

— Что может быть слаще тюремной камеры, если делишь ее с любимой женщиной! — усмехнулся Леша. — И надолго нам такое счастье привалило?

— Дней на пять. Пяти дней хватит, майор? — обратилась она к Ларцеву. — Успеют твои друзья за пять дней замести все следы?

И снова в глубине зеленых Володиных глаз почудилось Насте какое-то движение, на этот раз она ощутила его более явственно и поняла, что нашла верный тон, что еще немного — и Ларцев очнется, придет в себя и посмотрит на ситуацию трезвыми глазами. Пока это не произойдет, он может выстрелить в любую секунду, среагировав на малейшее движение и даже на посторонний звук, на внезапный телефонный звонок. Самое главное — не сбиться с найденного тона. Только бы Лешка не ляпнул чего-нибудь!

— А за хлебом можно сходить? — продолжал выяснять Чистяков, словно и не было рядом смертельной опасности, а была просто необходимость немного изменить режим.

— Нельзя, Лешенька. Из квартиры выходить не нужно, — терпеливо объясняла Настя, не сводя глаз с Ларцева.

— А мусор вынести? — иногда профессор Чистяков проявлял просто-таки чудеса дотошности. А Настин друг юности Лешка, рыжий, лохматый, рассеянный и чудной, ее первый мужчина и самый близкий человек, бывал порой на удивление прозорлив и догадлив.

— Мусор вынести можно, — великодушно разрешила Настя, продолжая следить за Володей. «Поддается, — обрадовано думала она, — поддается».

— Нет, я все-таки не понимаю, как же без хлеба? — сердито сказал Леша. — В магазин я сегодня сходил, к Новому году купил кучу продуктов, так что пять дней мы нормально продержимся, но хлебом-то я не запасся на такой срок. И молоком, между прочим, тоже. Я без хлеба и молока не могу, ты же знаешь, Настасья. Ты попроси своего майора, может, он сделает поблажку?

«Перебор, — быстро подумала она. — До сих пор Леша делал все правильно. Ситуацию надо довести до абсурда, тогда она перестанет казаться серьезной. А вот насчет поблажки — это уже ерничество. Как бы Ларцев не взбрыкнул».

Ларцев упорно смотрел в стену. Настя смотрела на Ларцева. Леша Чистяков смотрел на Настю. И он заметил, как непроизвольно дрогнули ее губы, готовые недовольно скривиться.

— Ладно, ребята, — миролюбиво произнес Леша, будто ничего особенного и не произошло. — Я в ваши дела не лезу. Раз надо — значит надо, чего ж тут обсуждать. Работа у вас специфическая, мне все равно ее не понять. Только вы мне объясните, при чем тут табельное оружие майора Ларцева.

— А при том, — тихо ответила Настя, — что майор Ларцев считает меня безмозглой и бездушной тварью. Его дочь похитили, и возвращение девочки полностью зависит от моего, то есть от нашего с тобой, поведения. И он думает, что я могу сделать что-нибудь такое, что может повредить ребенку. Он думает, что для меня чужой ребенок — это пустой звук, потому что своих детей у меня нет и отцовских чувств мне не понять. Он считает, что я могу наплевать на одиннадцатилетнюю девочку.

Леша перевел напряженный взгляд на Ларцева.

— Ты что, действительно так считаешь?

Ларцев не шелохнулся. Он стоял боком к Леше, и о том, что происходит с ним, Чистяков мог судить только по Настиному лицу, на котором, как в зеркале, отражались малейшие изменения мимики их ночного гостя. По тому, как затрепетали крылья ее носа, как внезапно запали щеки и четче обозначились скулы, он понял, что настал момент наивысшего напряжения. Нужен последний толчок, после которого Ларцев либо выстрелит, либо опомнится. Толчок должен быть легким, незаметным, но безупречно точным. И этот толчок должен сделать он, Чистяков. Сейчас он — на манеже. На него смотрит весь зал, и он должен произнести реплику, после которой зрители либо взорвутся аплодисментами за эффектно законченную репризу, либо забросают его гнилыми помидорами за скучный и безлико исполненный номер.

— Ну и дурак же ты, майор! — в сердцах сказал Леша, вложив в свои слова как можно больше искренности.

Настино лицо сразу смягчилось, и он понял, что попал точно в цель. Ларцев вышел из оцепенения, спина расслабилась, голова опустилась. Он ссутулился и в один миг будто постарел лет на десять.

— Обещай мне, что ты сделаешь все как надо. Обещаешь?

— Ну конечно. Конечно, обещаю, — мягко ответила Настя. — Не волнуйся. Пойдем на кухню, там теплее.

В молчании они пили кофе с печеньем и думали об одном и том же. Когда часы показали ровно два, Настя, встретилась глазами с Ларцевым. Оба медленно поднялись и пошли в комнату, где стоял телефон. Через минуту оглушительно прозвенел звонок.