Я не понимала, почему всё произошло так, а не иначе. Что ей мешало общаться? Приходить в гости? Даже если бабушка запретила, то её уже больше года в живых нет. А мать до сих пор не удосужилась.
Впрочем, судить всегда легко – это я тоже знала.
Я слонялась во дворе и не могла сообразить, с чего начать. На меня смотрели с подозрением. Здесь все друг друга знают, а я чужачка. Идея следить с треском провалилась. Нужно подняться и позвонить в дверь. А дальше – как получится. Но пока я раздумывала, судьба всё решила за меня.
– Ива! Ивушка! – позвала она меня негромко. Вот этого я не ожидала. Обернулась резко и стремительно. Так, что закружилась голова.
Она стоит напротив. Мать. Никакая она не алкоголичка, конечно же. Очень на меня похожа – белокурая, невысокого роста, фигура отличная и лицо ухоженное, кожа гладкая, почти без морщин. Она смахивала больше на старшую сестру, чем на мать. Сколько ей? Я пыталась подсчитать. Лет сорок пять. А на вид – много меньше.
С ужасом понимаю, что не могу вытолкнуть из себя слово «мама».
– Здравствуйте, – может, сухо и холодно, но по-другому – никак.
Она смотрит на меня с печалью. Грустные-грустные глаза, которым хочется верить. Не кидается, не лебезит.
– Пойдём в дом, – приглашает она, и я иду за ней. Да. Я пришла ведь. Хотела её увидеть. Пусть эта встреча случилась неожиданно.
Мать не прошла мимо. Это тоже что-то значит.
Когда я поднималась по лестнице, меня озарила внезапная догадка. Мать не сомневалась, кто перед ней. Знала. В голосе её не было шока от узнавания, когда неожиданно встречают кого-то похожего. Она звала меня по имени с уверенностью. А это могло означать лишь одно: мать знает меня в лицо.
– Заходи, – сторонится она, пропуская меня в полутёмный коридор.
Обычная квартира, однокомнатная, очень скромная. Мебель здесь старенькая, но ухоженная. Мама, видимо, чистюля. А ещё заметно, что богатствами здесь не пахнет.
– Чаю? – предлагает она.
– Да, – соглашаюсь я.
Надо с чего-то начинать, и чай – палочка-выручалочка при любых разговорах.
Она ведёт меня на кухню, ставит на стол чашки, а на плиту – чайник. Садится рядом. Мы обе молчим. Как-то язык не поворачивается задать резкие вопросы хрупкой женщине, что смотрит на меня, будто не может наглядеться.
– Я молоденькая была, когда ты у меня появилась, – начинает она разговор. – Не хочу оправдываться и рассказывать, какая я хорошая. Знаю, о чём ты можешь спросить. И пытаюсь подобрать слова, чтобы ответить честно.
Она облизывает сухие губы, заправляет локон за ухо. Я молчу, не хочу её сбивать. Боюсь, что не справлюсь с голосом, начну обвинять. Больше всего на свете мне сейчас не хочется копить лишние обиды, но они прорвутся, стоит мне только открыть рот.
– Это не оправдание, но жизнь у меня сложилась по-дурацки. Были обстоятельства, что не позволили мне участвовать в твоей жизни.
– Даже после смерти бабушки? – я всё же не выдерживаю.
– Мама… – моя мать ёжится и потирает ладонями предплечья, словно ей холодно, – бабушка твоя, как могла, по-своему берегла тебя. Особенно, после того, что случилось. Просила не вмешиваться, жить своей жизнью. А когда её не стало, я подумала: такой взрослой девочке уже не нужна мать, которая бросила её и ничем не могла помочь тогда и ничем не может помочь сейчас. Скажи честно: заявись я год назад, как бы ты меня приняла?
Мать смотрит мне в глаза. Пытливо, пронзительно. От такого взгляда хочется спрятаться подальше.
– Чайник, – напоминаю я ей. – Вода закипела.
Она смаргивает, вскакивает со стула. У неё красивая прихватка – красненькая в белый горошек. Почему-то в очень важные моменты именно подобные мелочи запоминаются.
Мать колдует над заварником, а я смотрю на её руки – тонкие, но не нежные. Кожа на них загрубела, ногти коротко обрезаны. Это руки не неженки, а человека, которому приходится трудиться. Руки выдают её возраст, но она, кажется, и не стыдится его, не пытается молодиться.
И пока она ко мне стоит полубоком, пока я не вижу её глаз, отвечаю на вопрос.
– Я не знаю, что бы я чувствовала. Шок, наверное. Бабушка сказала однажды, что вы умерли. И если бы не Ираида, я до сих пор бы так считала. Но вопросы бы задавала, конечно же. Почему вы меня бросили? Что помешало потом быть со мной? Почему ни разу не появились? Я для вас пустое место? Вот об этом бы спросила.
Ива
Она оборачивается. Снова поправляет волосы. Они у неё чуть касаются плеч, прямые и непослушные – распадаются мягкими прядями.
– Я следила за тобой. Незримо. Ираида рассказывала о тебе – мы с ней встречались изредка. В последнее время редко. Старая она, сложно ей стало отлучаться далеко и надолго. Это как рефлекс, выработанный годами. Поначалу я ещё пыталась как-то быть в твоей жизни, мать противилась, а потом появились обстоятельства, не позволяющие мне видеться с тобой. Надолго.