– Ива?
Самохин вынырнул неожиданно. Я не ждала его звонка. Испугалась. В последнее время Дмитрий Давыдович только то и делал, что пугал и напрягал меня. Но не ответить ему я не могла. Слишком много он знал. Чересчур много нитей сошлось в его руках.
– Я слушаю вас, – голос мой звучит настороженно, словно я в любой момент могу нажать на «отбой» и исчезнуть. Наверное, так и есть. Если нотариус снова попытается меня заставить что-то делать ради наследства, что стало символичным проклятием, я не стану с ним разговаривать.
– Я хотел бы с вами встретиться. Это очень важно. Касается вас и Любимова.
Первый порыв – отказать. Но он знал, чем меня зацепить. Ради Андрея я готова потерпеть Самохина.
– Не бойтесь, – он, наверное, читает мои эмоции на расстоянии. – Это не плохие новости. Можно сказать, наоборот. Я не могу сказать на словах. Я должен вас видеть. Это важно, – подчёркивает он ещё раз.
И я соглашаюсь. Назначаю встречу. В шумном людном месте. Не хочу встречаться с ним наедине. Он легко соглашается, и тревога, что стискивала сердце, немного отступает.
Самохин приезжает всё на той же оранжевой машинке, что совсем ему не подходит. Нелепая для него и расцветка, и размер, и модель.
Он катится ко мне как довольный жизнью кот. Я так и вижу, как он помахивает вальяжно невидимым толстым хвостом. Кажется, у Бегемота отличное настроение.
Самохин плюхается рядом со мной на лавочку. На лице его блуждает улыбка. Я таким его ещё никогда не видела. Розовые щёки, глаза горят. Он словно вынырнул из мутной воды и наконец-то вдохнул свежего воздуха.
Нет, у него не стал меньше живот, не выросли волосы на лысине, но выглядел он так, словно явился с курорта. Будто скинул груз с плеч, а заодно – десяток лет.
– Это машина моей жены, – произносит он тихо и кивает в сторону автомобиля, на который я невольно загляделась. – Её зовут Лиза. Когда погиб Сергей, я испугался. Она слишком строгая и принципиальная. Я сказал ей, что у меня другая семья и женщина. Что у меня взрослая дочь. А я ей изменял много лет. И она ушла. Забрала собаку и исчезла. Уехала из города. Я даже не знал куда. Не интересовался и не искал. Мне важно было, что она жива, здорова, далеко.
Я смотрю на Дмитрия Давыдовича и не понимаю, зачем он мне всё это рассказывает.
– Она моя жизнь, – произносит он просто, но столько смысла в его словах, столько искренности, что я замираю от силы его чувств, которые не скрыть. – И я лишился жизни, когда она ушла.
Самохин достаёт платок из кармана пиджака, усиленно натирает стёкла очков. Не смотрит на меня, поглощённый процессом. Но я понимаю: это способ немного дистанцироваться, спрятать остатки всплеска эмоций поглубже.
– Вчера Лиза вернулась. Она подумала всё и взвесила. Заподозрила неладное. Моя умная жена с острым умом аналитика. Если бы она была не столь эмоциональна, наверное, вычислила бы меня сразу. Но я хотел не об этом поговорить, конечно же.
Знаете, Ива, вчера я подумал, что был не прав, и сразу же позвонил вам. Есть вещи, куда не следует лезть никому. А я влез. Считал, что так будет лучше. Я виноват, Ива. Перед вами и перед Любимовым.
Когда вы попали в больницу, а потом спрятались, я встречался с ним. Он искал вас и не мог найти. Он просил меня об услуге. О маленьком одолжении.
Самохин умолкает. Я слышу его шумный выдох. Хочется потормошить нотариуса, но я терпеливо жду, пока он соберётся с духом.
– Мне показалось, что вам без него будет лучше. Я… сердился на Андрея Ильича. На то, что не уберёг вас, не поверил мне: не отдал куда следует очень важную запись. И поэтому произошла та самая история со старухой Кудрявцевой. Он просил передать вам это, – протягивает Самохин вдвое сложенный листок.
Я беру его в руки, разворачиваю медленно.
«Украду тебя у судьбы» – написано размашистым уверенным почерком. В этих острых углах и летящих линиях – весь Андрей. Я касаюсь пальцами букв, и слёзы выступают на глазах. Мой Ворон. Бескомпромиссный, резковатый, но цельный.
– Я подумал вчера, – доносится эхом голос Самохина, – что я без неё, моей жены? Не жил, а мучился. И сейчас, когда она вернулась, понял: мы не вправе их отталкивать, любимых. Без них всё идёт наперекосяк. Позвольте Андрею быть рядом. Любить вас, оберегать. Он мужчина и сможет справиться с любой напастью. Не прячьтесь больше. Думаю, если б он был слаб или трус, то отказался бы от вас, оттолкнул. Но этого не случилось и, думаю, не случится. Потому что любовь – штука сложная и не поддаётся анализу. Не терпит разлук и одиночества, когда есть все шансы быть рядом с любимым человеком, смотреть ему в глаза, просыпаться с его именем на устах. Жизнь слишком коротка, чтобы разменивать её на пустяки.
Каждое его слово попадает в цель. Как семечко ложится в благодатную почву. Потому что я чахну в разлуке. Мучаюсь. И, наверное, мучаю Андрея. Самохин прав: вместе мы можем справиться с чем угодно. А порознь нас легко переломать, как отдельные прутики.
– Спасибо вам за всё, – прижимаю к груди очень важные слова, что написал для меня любимый мужчина. – Вы не представляете, что для меня сделали.