Украина и соседи: историческая политика. 1987-2018

То же можно сказать о внешних акторах, выступающих на арене украинской исторической политики. Верхи российского политического класса и часть культурных элит имеют некий общий образ, смысл которого — удержание Украины в сфере влияния России именно как части «общего» культурного и политического пространства, где Украина не воспринимается как самостоятельный субъект. Однако представители данных элит не выстроили стратегии на «украинском фронте» исторической политики, если, конечно, не считать стратегией несколько аморфную идею «русского мира», реализация которой сместилась от политики «мягкой силы» к банальной аннексии, гибридной войне и быстро угасшей «Новороссии». Такое видение, игнорирующее факт существования Украины как государства с его политической и культурной субъектностью, в течение уже более четверти века определяет выбор ошибочной тактики.

Более того, оно и порожденные им действия способствуют отторжению России как соседа даже теми, кто ранее был готов на диалог и сотрудничество. Опосредованным образом оно усиливает антироссийские настроения и цементирует позиции носителей эксклюзивной модели исторической памяти. В представлениях носителей национального/националистического нарратива имперско- и советско-ностальгический нарративы все более отождествляются с Россией, а отсюда — с русским и русскоязычным населением Украины. В условиях, сложившихся после аннексии Крыма и гибридной войны в Донбассе, это обостряет противостояние между указанными нарративами и их носителями. В силу уже упоминавшихся обстоятельств это противостояние обретает территориальные измерения.

Противостояние национального/националистического и советско-ностальгического нарративов памяти, представленное здесь как магистральная тема исторической политики с конца 1980-х годов, заставляет задуматься и о причинах остроты конфликта между ними. Наблюдая за публичными дискуссиями, а в последнее время и дискуссиями в социальных сетях, за политичными акциями и хепенингами, невозможно не заметить очевидного: обе стороны удивительно похожи в проявлениях своих чувств и намерений и в способах их выражения, а их конфликт местами напоминает драку сиамских близнецов, одинаково травматичную для них.

Носители национального/националистического нарратива и их визави из рядов носителей и поклонников советско-ностальгического одинаково нетерпимы, злопамятны, агрессивны. Речь уже шла о том, что оба нарратива исповедуют эксклюзивную модель памяти, а некоторые черты национализма и коммунизма как мировоззрений (или скорее гражданских религий) вполне можно назвать общими. Среди таких черт — неприятие плюрализма как принципа. Конечно, конфликт между ними инструментализируется политиками, однако его эксцессы нельзя связывать лишь с этим неприглядным аспектом исторической политики.

Можно предположить, что обе стороны ищут в сфере исторической памяти ответы на похожие вопросы, например объяснение и истолкование современных социальных и экономических проблем. Для бандеровцев советское наследие — причина бед и несчастий не только в прошлом, но и в настоящем. Для «совков» беды состоят как раз в отказе от советского наследия. Раздражение, недовольство, страх, ощущение неуверенности и нестабильности легко компенсируются ссылками на прошлое и на отношение к нему. К тому же «мнемонические бойцы» обоих нарративов начинали свой путь в моноидеологическом советском обществе, не принимавшем плюрализм, или в тот период становления Украины, когда экономический и социальный коллапс толкал к поискам опоры в жестких идеологиях, также мало совместимых с принятием как должного многообразия мнений.

Как уже упоминалось ранее, этот труд — попытка подробного отчета об исторической политике на Украине в 1980–2000-е годы. Несмотря на то что в процессе написания книга разрослась почти на треть, мне не удалось осветить многие важные сюжеты.

Например, я почти не касаюсь роли церкви в исторической политике; учитывая то обстоятельство, что на Украине церковь, в отличие от государственных институтов, стабильно удерживает высокие рейтинги доверия населения, эта тема заслуживает серьезного внимания.

Более пристального внимания заслуживает тема регионального и локального уровня исторической политики. Давняя дискуссия о «двух или двадцати двух Украинах» не утратила актуальности. На региональном уровне более четко прослеживается роль не только традиционных акторов, но и тех, кто обычно остается вне поля зрения исследователей. Например, индустрия и бизнес: индустриальные гиганты и бизнес-структуры юго-востока нередко выступали спонсорами достаточно резонансных действий в интересующей нас сфере; на западе и в Центральной Украине материальную поддержку местным инициативам предоставлял средний бизнес.