Украина и соседи: историческая политика. 1987-2018

Некоторыми базовыми элементами исторической политики Украина четко вписывается в общеевропейскую схему: например, возрастанием роли гражданского общества в этой сфере. Идеологически и отчасти территориально она попадает в ареал «восточноевропейского» типа исторической политики, сближаясь с ним чрезмерным вниманием элит к вопросам прошлого, присутствием мощных элементов этнического национализма и популизма в идеях и практиках, болезненным вниманием к обидам и трагедиям прошлого, поиском виноватых в этих трагедиях среди соседей, культурными комплексами, смесью нативизма, изоляционизма и стремлением к заимствованию и повторению воображаемых «европейских практик». Ко всему этому можно добавить общность некоторых элементов украинской исторической политики с практиками и культурными паттернами постсоветского пространства: например, наличие постколониальных синдромов, воспроизведение моделей поведения и практик, характерных для советского периода.

И наконец, Украина представляет весьма специфический пример сложности и запутанности проблем в сфере исторической памяти и политики. Особенность Украины заключается в исключительной остроте общественных реакций на действия в сфере исторической политики, высоком уровне ее спонтанности и конфликтности, наличии серьезных региональных отличий в восприятии и репрезентациях прошлого, одновременном существовании конфликтующих или соперничающих нарративов памяти, границы которых иногда совпадают или с границами исторических регионов, или же с границами определенных этнических групп. Специфичность заключается и в субъективно понимаемой кратковременности пребывания у власти групп интереса, использующих историческую политику в тактических целях; отторжение действий «предшественников» — родовая черта украинской политики.

Как уже отмечалось, украинский правящий класс, культурные и политические элиты не имели осмысленной стратегии формирования национальной идентичности и, соответственно, стратегии исторической политики. Действия в этой сфере иногда были ответом на непредвиденные вызовы, иногда определялись «порядком вещей», логикой ситуации. Подъем национального самосознания во второй половине 1980-х был ответом на политику центра, связанную с перестройкой и гласностью. Реализация стандартного национального проекта в 1990-е по образцу и схемам XIX столетия диктовалась логикой государственного строительства и наличием некоей матрицы, называемой «национальным возрождением». Интенсификация исторической политики, начавшаяся в середине нулевых, была ответом как на внутренние (проблемы с модернизацией), так и внешние (войны памяти) вызовы. Нынешний фестиваль исторической политики на Украине — реакция на внутренний социальный кризис, территориальные потери и гибридную войну.

Главной тенденцией исторической политики на Украине конца 1980-х — 2000-х годов было восстановление, расширение и продвижение национального/националистического нарратива истории и памяти, маргинализация и вытеснение советско-ностальгического (в некоторых случаях русского имперско-ностальгического нарратива). Их относительно мирное сосуществование 1990-х перешло в активную конфронтацию с середины нулевых и в данный момент находится в фазе физического устранения мест памяти двух последних нарративов.

Нынешняя победа национального/националистического нарратива и устранение его конкурентов обещают обострение его собственных внутренних проблем, прежде всего связанных с преобладанием эксклюзивной модели памяти. Национальный/националистический нарратив, собственно, возник именно как эксклюзивная модель, что было предопределено конкретной ситуацией его рождения (конец XIX — начало XX века). Практически в неизменном виде он был восстановлен в конце 1980-х — 1990-е и с новой силой «заиграл» в 2005–2010 и 2015–2018 годах. Он абсорбировал некоторые элементы советско-ностальгического нарратива и расширился за счет знаковых событий, имен и явлений XX — начала XXI столетия. Он и положен в основу исторической политики государства. Однако его смысловая архитектура, способы и формы репрезентации остаются в рамках той эпохи, когда Украинское государство было еще проектом, а украинцы еще должны были доказывать свой статус «исторической» нации. Иными словами, в начале XXI века реализовывался проект столетней давности.

На рубеже XIX–XX столетий такой нарратив мобилизовал элиты на реализацию проекта модерности: построение нации и ее государства. На рубеже XX–XXI столетий он превратился в консервативный проект, поддерживающий архаичную форму национальной идентичности, обращенную в прошлое, и за это несут ответственность те институты и «мнемонические бойцы», которые настойчиво продвигают его именно в такой форме. Возможно, одной из предпосылок такой ситуации является то, что «проект модерности» был реализован на Украине как «чужой».