Но Ельцин сам же ускорял процесс всеобщего тихого расползания. Он видел, что, по мере того как Россия сокращает свои взносы в союзный бюджет, у дотационных республик вроде Таджикистана или Прибалтики исчезает последний мотив оставаться в СССР. Что касается россиян, они, естественно, приветствовали идею, что Россия будет меньше отдавать другим. Политическую и даже священную тему Ельцин, намеренно или нет, снизил до денежных взаиморасчетов. В конце 80-х люди лезли на стену, когда ставился вопрос о целесообразности сохранения СССР, теперь они начали его обсуждать, хотя раздвоение сознания длилось еще долго. У нас в Украине, судя по итогам референдума 17 марта 1991 года, большинство людей проголосовали одновременно и за Украину, входящую в состав Союза Суверенных Государств на началах Декларации о государственном суверенитете (80,2 %), и за сохранение «обновленного» СССР (70,5 %), не сознавая, что голосуют за разные формы государственного устройства. К концу 1991 года уже не только элиты республик хотели убежать от так называемого Центра (который и был Россией), но и элиты России хотели убежать от республик. Неразрешимая задача бескровного роспуска Союза ССР была решена неожиданно гениальным образом, и в этом состоит одна из главных удач мировой истории в XX веке.
На эту удачу можно смотреть как на случайность, но у каждой удачи есть отец, даже если он не всегда поддается выявлению. В данном случае, похоже, выявить его можно. Один очень сведущий историк убедил меня, что кровавого сценария мы все избежали потому, что почти семьюдесятью(!) годами раньше, в 1922 году, председатель украинского Совнаркома Христиан Георгиевич Раковский сумел склонить Ленина к принятию такой модели Союза, куда Россия вошла бы «вместе и наравне» с прочими республиками.[127]
Проект союза формально равных республик возник на основе сделанных еще до 1914 года разработок австрийских марксистов об устранении национальных противоречий в будущей социалистической Австро-Венгрии. По проекту же Сталина (и секретаря ЦК КП(б) Украины Мануильского!) все национальные республики, возникшие на обломках Российской империи, должны были стать автономиями России. Какими в конце XX века могли быть последствия, показывает пример Чечни…Дискуссия в большевистской верхушке 1922 года могла показаться абстрактным теоретизированием, но время доказало, что это не так. Общество безмолвствовало подо льдом диктатуры не только в начале двадцатых, но и еще целых шесть десятилетий, вплоть до середины восьмидесятых (кухонные споры не в счет), но идея Раковского, внесенная в торжественные государственные документы, ждала своего часа. Когда во времена хрущевской оттепели наш Левко Лукьяненко попытался, ссылаясь на конституцию СССР, поставить вопрос о возможности выхода Украины из Союза, его судили за «измену Родине», приговорили к расстрелу.
Само устройство СССР было завязано на Коммунистической партии. С распадом этой партии распалась и вся конструкция. Партия же распалась, когда она была отделена от государства, и отделена не кем-нибудь, а генеральным секретарем ЦК КПСС Горбачевым в процессе его конституционной реформы. Диктатуру партии ликвидировал, как ни странно, человек, для которого ее сохранение было вопросом дальнейшего пребывания во главе государства. Заключалась ли причина такого шага в его слепоте или каком-то личном капризе? Конечно же, нет. Генсек упразднил эту диктатуру в момент, когда структурный кризис коммунизма вышел на поверхность. Отчаянная мера Горбачева чем-то напоминала тот способ лечения туберкулеза, который практиковался в первой трети XX века: у больного удаляли ребро за ребром. Иногда это помогало. Удаление обручей коммунистической диктатуры уже ничему помочь не могло. Кризис коммунизма был слишком длительным и слишком далеко зашедшим. Этот кризис начался еще в 1953 году и развивался в вялотекущем режиме попутно с постепенным упразднением системы массового террора.[128]
В середине 80-х кризис вошел в острую фазу, и советский коммунизм умер, так и не будучи никем побежден, он прожил весь свой срок и скончался от старости, от невозможности кормить и содержать страну при сложившейся структуре производства и сопутствующем политическом устройстве — достаточно вспомнить вечно неразрешимую продовольственную проблему.