Помня об этом, я едва ли соглашусь с теми, кто утверждает, что именно Ельцин решающим образом ускорил конец коммунизма в СССР. Но и без того заслуги Ельцина перед своей родиной в судьбоносные 1989–1991 годы огромны. Помимо всего прочего, увеличив заряд антикоммунизма в настроениях своих сильно политизированных к тому времени российских сограждан, он помог уберечь Россию от последующего возвращения коммунистов к власти. Это возвращение, по убеждению многих, в условиях свободных выборов было так же неизбежно, как приход ночи после дня. Ведь в России отсутствовала мотивация национального освобождения, окрылявшая массы в других республиках. Русский народ числился «первым среди равных» и верил в это. Большинство русских привыкло ощущать общественное устройство, сложившееся после 1917 года, своим изобретением, своим вкладом в мировой прогресс. Ельцин очень много сделал для перелома этих настроений, особенно на первом этапе, пока не вступили в действие уже совсем другие мотивы.
Утверждают, что команда Ельцина не просчитала огромные социальные издержки преобразований 90-х годов. Но подобные «просчитывания» всегда подводят к одному выводу: социальные издержки неизбежны, а посему никаких преобразований не должно быть, все следует оставить как есть. Более того, когда все прогнило и падает, просчитать что-либо, как в уравнении со всеми неизвестными, просто невозможно. Теперь даже внешнему миру стало понятно, что в России, вопреки утверждениям левых, все время оглядывались именно на возможные социальные издержки и больной зуб тащили медленно. При взгляде из Украины все это воспринималось как «шоковая терапия» (каковой она не была). Как люди впечатлительные, мы в результате протянули и с нашими реформами, потеряв больше трех лет.
Виновата, впрочем, не только наша впечатлительность. Нельзя сбрасывать со счетов и такой фактор, как систематическое обескровливание интеллектуальных ресурсов Украины. Сперва Сталин 25 лет бил по мозгам в прямом и переносном смысле, затем Хрущев и Брежнев, будучи родом из Украины и хорошо зная местные кадры, в массовом порядке перетаскивали и переманивали толковых людей. Кадровый голод 1991 года сегодня даже трудно себе представить. Именно он в значительной мере предопределил наше запаздывание с реформами. Мы потеряли непростительно много времени — достаточно вспомнить, как ломался наш колхозный строй. К счастью, в последнем «комсомольском поколении» Украины появились люди, из которых время уже могло лепить государственных деятелей.
Осенью 1993 года Ельцин решился на шаг отчаянной ответственности — роспуск и разгон Верховного Совета. Говорить, что Ельцин мог поступить как-то иначе, может лишь тот, кто наблюдал происходящее по телевизору из прекрасного далека. Во всяком случае, не из бывшего СССР и не из бывшего соцлагеря. От попытки реставрации коммунизма, которая могла бы очень быстро обернуться утверждением русского нацизма, Россию отделял тогда один шаг. Само собой, эта попытка через какое-то время потерпела бы крах, но о том, каких бы новых потерь это стоило России и, скорее всего, не только России, страшно даже подумать. Не сомневаюсь, что большинство защитников московского Белого дома были чистые люди, уверенные, что защищают свободу. Увы, они ошибались, а прав был Ельцин. Наверное, и в Москве когда-нибудь появится мемориал жертв октября 1993 года — подобный мемориалу коммунаров в Париже. Сегодня люди несут коммунарам цветы, не задумываясь о том, что было бы — какой бы был ужас! — продержись Коммуна не 71 день, а хотя бы 71 месяц.
Нелюбовь к Ельцину всегда мешала оппозиционерам предвидеть его шаги — прямо скажем, достаточно логичные. Даже после выборов в Госдуму 19 декабря 1999 года (в последние 12 дней его правления) оппозиция и ведущие журналисты ничего не поняли и продолжали твердить, что Ельцин «власть не отдаст», «пойдет на третий срок» и даже «снимет Путина, испугавшись его популярности». А все почему? А потому, что у Ельцина, видите ли, «патологическая жажда власти». Откуда они ее взяли? Политик борется за власть, ради власти выставляет свою кандидатуру на выборах, таковы правила игры, но в случае Ельцина не было абсолютно ничего патологического. То, что пишущие о Ельцине постоянно попадали пальцем в небо и были к нему вопиюще несправедливы, сильно разочаровало меня в российской журналистской братии. Я еще не знал, что мне придется столкнуться с подобными же вещами дома, в Украине, и по отношению к себе самому. Но ничто не заставит меня покуситься на свободу прессы. Кстати, мы с Ельциным не раз говорили на эту тему, и я хорошо помню его слова: «Приходится терпеть, Леонид Данилович, приходится терпеть. Ничего не поделаешь. Послушная пресса куда опаснее». Говорил он и совсем прямо: «Меньше читай, что про тебя пишут, и меньше слушай!»