Украина — не Россия

Меня упрекают, что я (и вместе со мною государство, государственный аппарат) симпатизирую той части церковного православия в Украине, которая не с Филаретом, которая враждует с Киевским патриархатом. Называют это предательством Украины. Я отношусь к этим обвинениям как к продолжению церковной борьбы. Это борьба не со мной, а именно продолжение борьбы церквей между собою. Да, меня чаще видят не с Филаретом, а с главой епископатов Русской православной церкви Московского патриархата, но здесь нет, по-моему, ничего странного, так бы поступал глава любого государства, ведь большинство христиан в Украине принадлежит к этой церкви. К Украинской православной церкви Московского патриархата относятся две трети православных приходов — неужели я не должен этого учитывать? Было бы странно, было бы проявленим предвзятости, если бы рядом с президентом чаще видели главу церкви, чьи приходы в меньшинстве: было бы очевидно, что президент хочет ускорить превращение меньшинства в большинство.

Правда, чтобы не облегчать свое положение, я должен упомянуть и позицию тех, кто говорит: но ведь не только православные живут в Украине, есть униаты, есть католики, много протестантов — если учесть всех, то «московские» православные не составят весомого большинства, и, стало быть, нет, наверное, особой необходимости так часто показываться на людях именно с их лидером. Может быть, не знаю… В конце концов, наслушавшись упреков и требований со всех сторон, насмотревшись на перипетии церковной борьбы, я решился дать один ответ, выразить одно пожелание: как можно скорее увидеть в Украине единую поместную православную церковь. Я заявил об этом в 2000 году.

Мне как-то пришлось прочитать о себе: «Леонид Кучма нуждается в солидарности Церкви и государства, и ему приходится преодолевать глубокие церковные расколы и немыслимые канонические препятствия, дабы Украинское государство имело свою национальную церковь, свободную и от Рима, и от Москвы». Самое верное здесь — «глубокие расколы» и «немыслимые канонические препятствия». Я, конечно, сплю и вижу солидарность церкви и государства, но не одной церкви, а всех, и мне хотелось бы, чтобы ушли в прошлое расколы, но неверно то, что преодолевать их приходится государству и мне как президенту страны, это просто невозможно, преодолевать расколы — дело не государства, тем более демократического, а самих верующих, самих церквей. Читатель не ждал от меня других высказываний и может понимающе ухмыльнуться, но я говорю не для порядка, не потому, что мне положено так говорить. В том-то и дело, что церковная жизнь в Украине сегодня, как никогда, самостоятельна, как никогда, свободна от государства, отделена от государства. В другой статье (российского, кстати, эксперта) об этом говорится: «Линия разделения все более становится традиционно религиозной и постепенно теряет свою политическую окраску». Если бы у нас полностью доминировала одна конфессия, она могла бы попытаться стать фактически государственной, ведь именно это кое-где происходит. Я рад, что Украине это не грозит.

Я как-то сказал, что мы достигли больших успехов в «склеивании» западной и восточной частей Украины. Я имел в виду совершенно очевидный процесс преодоления противоречий между частями нашей страны, рост связей и понимания между ними. Мое утверждение подверглось критике. Авторы, склонные видеть лишь межконфессиональные конфликты и ничего больше, говорили: какое понимание, какое «склеивание»? Хотя я не сомневаюсь в своей правоте, для полноты картины отчасти соглашусь и с критикой. И добавлю: дело осложнили как раз политики. Люди атеистического воспитания, они увидели в противостоянии церквей исключительно политическую борьбу внецерковных сил, маскирующихся под церковные, стали участвовать в этих делах, наживать политический капитал. Но в целом, особенно сегодня, церковно-религиозная борьба в Украине — это действительно церковно-религиозная борьба, это не политика под личиной религии. Государству это создает известные неудобства, иной раз мне, может быть, и хотелось бы, чтобы в этих делах присутствовало чуть больше выгодной стране светской политики, но чего нет, того нет, и это в конечном счете хорошо, это и есть демократия.