Украина — не Россия

В какой-то момент стало понятно, что, утрачивая авторитет, КПСС перестает быть несущей конструкцией, тем самым скелетом общества, и эту функцию постепенно берет на себя, как тогда говорили, «демократическая альтернатива». КПСС стояла перед последним выбором: или готовиться к уходу с исторической сцены или, напомнив всем, что именно она — инициатор перестройки и гласности, решительно солидаризироваться с процессами, идущими в обществе, а то и возглавить их. Теоретически у КПСС был шанс завоевать себе новый авторитет, вернуть сторонников, еще не ушедших особенно далеко, обрести второе дыхание.

Мы все (или почти все) были советскими людьми, впитавшими советское с молоком матери. Нам очень хотелось — не только на сознательном, но и на подсознательном уровне — поверить в «социализм с человеческим лицом». Если бы до августа 1991 года КПСС сменила название, покаялась, найдя нужные слова (а мастера таких слов имелись на Старой площади в избытке), объявила о полном и окончательном разрыве с прошлым, я еще не знаю, как бы могла повернуть история. Между прочим, исторические аналогии такого развития событий имелись. По сути, именно так повела себя компартия Чехословакии в ходе «пражской весны». Благодаря этому она не только вписалась в реформационные процессы, но и возглавила их.

Но вместо этого КПСС вдруг попыталась вновь пригнуть огромную страну, уже распробовавшую вкус свободы — грубо, неуклюже, бездарно, с помощью танков, нелепых угроз и обещаний по пятнадцати соток каждому. КПСС показала, что не только не доверяет обретающему голос народу, но хочет, чтобы он вновь начал ходить по струнке, а главное — замолчал. И какая слепота! Они там решили, что стоит объявить чрезвычайное положение, как все немедленно скажут «слушаюсь!», возьмут под козырек и с облегчением побегут за своими сотками. Они до трогательности ничего не понимали: можно было подумать, что последние четыре года перед этим они провели в летаргическом сне и вдруг проснулись. Поэтому у меня к ним даже не было острой неприязни, скорее жалость.

Очень похожее отношение у меня и к сегодняшним украинским коммунистам. «Я человек по преимуществу центристских убеждений, а центризм сегодня — это и есть путь решения тех проблем, о которых говорят левые (кто с искренним желанием изменить положение дел к лучшему, а кто — из чисто популистских побуждений). Я бы сказал, что современный центризм с необходимостью обращается лицом влево. Вместе с тем, мои взгляды никогда не помешают мне бороться за права и свободы личности, защищать независимость моей страны. И именно в этом — мое главное различие с “профессиональными левыми”, с теми, кто приватизировал левый край политического спектра» — писал я два или уже три года назад и повторяю это сегодня. (У меня столь же серьезные расхождения и с теми, кто пытается монополизировать украинский патриотизм.)

Я считаю, что мы поступили правильно, когда, в отличие от восточ-ноевропейцев и прибалтов, дали коммунистам зарегистрировать в Украине свою партию под прежним именем. Хотят быть коммунистами? Пусть будут ими. Зато нас никто не сможет обвинить в том, что мы оставили без выбора значительную часть нашего населения, и я горд за Украину. Конечно, риск был. Он заключался в том, что большинство избирателей из тоски по молодым годам или от недовольства трудной жизнью отдадут свои голоса тем, кто попытается, используя народный мандат, вернуть страну в прошлое. Но на всех свободных выборах эпохи независимости, даже в условиях тяжелейшей инфляции, дороговизны, задержек пенсий и зарплат, наш народ проявлял поистине удивительную зрелость и мудрость. Испытав шок разрыва с прошлым, которое всегда кажется нам лучше, чем оно было на самом деле («что пройдет, то будет мило»), наш народ отказался от возврата в это прошлое. Итоги выборов в Украине привели меня к твердому убеждению: до тех пор, пока коммунистическая партия Украины не отбросит популизм и демагогию и не превратится в ответственную и конструктивную политическую силу, число тех, кто голосует за коммунистов, будет только уменьшаться.

Очень похожую картину мы видим и в России. Я помню, как солидные кремленологи говорили и писали в начале девяностых: уж где-где, а в России, на родине большевизма, свободные выборы обязательно приведут к его реставрации, это бесспорно, нет смысла даже дискутировать на эту тему. На деле же мы видим, что коммунисты получают в России на выборах проценты голосов, удивительно близкие к нашим. С такими процентами о реставрации лучше забыть — и там, и здесь. Это лишний раз подтверждает близость духовного опыта Украины и России в XX веке. И близость выводов, сделанных нашими народами из него.

Однако между коммунистами Симоненко и коммунистами Зюганова есть не только сходство, но и существенная разница. Не зря я все время напоминаю, что Украина — не Россия.