Украинская каб(б)ала

– Выходит, я тебя спаиваю? – взъехидничал мой хозяин. – Руки тебе заламываю, бью по голове, кричу: «Пей, Тарас! Пей, сучий сын, чтоб тебя разорвало!» Так?!

Семка спорщик умелый, и мне всегда приходилось уступать ему в словесной пикировке, оттого и пробормотал, что он, может, исключение из правил, подносит вежливо, не насильничая, но ведь история полна другими примерами. Однако сегодня мой еврей взбесился.

– Да вы холопы! – кричал он. – Рабы! Вы пана не смели достать, оттого отыгрывались на шинкарях, которым несли последнюю рубаху! Погромами оправдывали свое пьянство, свою бедность, свое бессилие! Вы оттого злились, что знали – нельзя вам за прилавок! У себя воровать станете! Ты не зли меня, товарищ пророк! – Я почувствовал, что «пророк» он сказал хоть и без насмешки, но с маленькой буковки. – Вы в себе разберитесь! Чего хотите? Свободы или горилки с салом?! Свобода, она на вкус горькая! Ее порохом закусывают, а не пирожком! А если хочешь в Президенты идти, так сперва подучись и народ свой узнай!

Хлопнув дверью, он прошел в свою комнату. Но я не мог успокоиться, привыкши доругиваться до конца. Через закрытую дверь я стал кричать:

– Как мне узнать народ, коли ты меня к нему не пускаешь? Как?!

Он вылетел из комнаты и, схватив меня за загривок, поволок к выходу, затем распахнул дверь и вытолкнул в общественные сени, которые нынче называют «парадным», невзирая на кучи мусора и кошачий аромат.

– Иди! Общайся со своим народом! – и еще погрозил пальцем. – Только со двора не уходить! Я в окно за тобой буду присматривать!

Ну, что ты скажешь! Очевидно, кто-то его расстроил или сильно пужнул.

Оставшись в парадном, стены которого были исписаны москальскими матюками, я едва не поднялся к Любовь Борисовне, но затем, поборов искушение, потопал по лестнице вниз, на улицу, где обитал мой загадочный и непонятный народ.

83

Генерал-майору Конопле Г. Б.

Докладная

26 апреля 2014 г.

Сегодня, между 10-м и 11-м часом утра между Пурицом и Гайдамаком состоялась ссора на идеологической почве, из которой можно сделать вывод, что Гайдамак выходит из-под контроля. (Расшифровка беседы прилагается.) Гайдамак направился во двор дома, где находился под наблюдением наружки, а Пуриц, позвонив в риэлторскую контору, также покинул помещение и, проехав общественным транспортом, в 12.45 вошел в здание посольства Люксембурга, где пробыл 15 минут.

Прошу дальнейших указаний.

Начальник 3-го отделения Борщевский С.

84

Письмо С. Л. Либермана своей жене, Тане-Эстер Либерман

26 апреля 2014 г.

Моя дорогая!

Это письмо попадет к тебе через люксембургое посольство. Подробности при встрече.

Тороплюсь сообщить, что с маклером я пришел к окончательному согласию и на днях получу аванс, передав ему доверенность на квартиру. Думаю, день, когда я смогу обнять тебя и детей, очень близок, потому что в воздухе запахло жареным. Мой дорогой друг решил идти в Президенты, а без разрешения олигархов эта затея ничем хорошим не закончится.

Не знаю, когда выпадет случай послать следующее письмо, потому что в Украине начинаются торжества по случаю его двухсотлетия. Здесь это празднуют не в календарный день рождения, а избрав скорбную дату перезахоронения его бывшего тела в Каневе. Мир уже привык к украинским фокусам, которые называются поиском самоидентификации, но это вызывает удивление только у старых литературоведов, которые еще помнят дату рождения создателя украинского литературного языка.

Твой Гринберг опять прислал наглую повестку и квитанцию на две тысячи долларов. Пойди к нему и покажи то, что показывают русские женщины своим мужьям, когда те просят у них на пиво.

Пока все.

Твой до гроба Семен

85

Дневник Т. Г. Шевченко (продолжение)

Спустившись во двор дома, я заметил, как два шпика, спрятав головы в воротники пальто, улизнули на площадку, где играли дети. Всю жизнь я находился под негласным надзором полиции, так что нисколько не удивился, отметив, что шпионское ремесло, пожалуй, самое прочное средство пропитания, ибо соперничает с вечностью.

Едва шпики притаились в песочнице, как скамейку, словно стая воробьев, обсела тройка старушек. Поколебавшись и узрев в окне Семку, который незлобно грозил мне кулаком, я решил присесть подле них, дабы потом незаметно улизнуть и побродить окрестностями.

Старушки приняли меня, я бы сказал, сердечно. Приятно, что они меня узнали, потому что толстуха в серой шали, поерзав на лавке, вежливо сказала:

– Садись, Тарас Григорьевич! А то мы все без мужиков да без мужиков!