Украинская зима

Тем не менее, несмотря ни на что, я всё-таки отдавал должное мелодичности его стихов, его умению писать «широким мазком» эпические полотна.

Но Шевченко никогда не был моим поэтом. В Нью-Йорке однажды на книжном развале фли-маркета я купил «Кобзарь» за несколько долларов. Купил исключительно потому, что мне понравилось само издание книги — это было раритетное издание к какому-то юбилею Шевченко, с красивым кожаным переплётом жёлтого цвета, где был филигранно тиснён профиль Кобзаря, а также с красивыми иллюстрациями внутри книги. За все годы жизни в Америке лишь один раз я снял эту книгу с книжной полки и перелистал — исключительно с целью посмотреть иллюстрации. По ходу прочитал несколько строф и без всякого интереса продолжать чтение поставил книгу обратно на полку.

Но с началом войны не было ничего удивительного в том, что я снова взял с полки «Кобзарь». Уже не для того, чтобы разглядывать картинки, но чтобы читать. К моему удивлению, Шевченко оказался… крупным художником, поэтом с большой буквы. Гением. Конечно, от этого он не перестал быть ксенофобом и антисемитом. Но теперь мне это не мешало видеть и его непревзойдённое мастерство и художественную мощь.

Сейчас, стоя перед расстрелянным бюстом Шевченко в украинском городке Бородянка, на фоне разрушенных русскими бомбами и ракетами домов, я понял, что Шевченко — ещё и великий пророк, писавший… об этой войне. Да, и об этой войне тоже. «Як понесе з України в синєє море кров ворожу, от тоді я і лани і гори — все покину і полину до самого Бога, молитися…» В моей памяти неожиданно воскресла строка из его «Заповіта». Тут, перед расстрелянным бюстом Кобзаря, мне открылось, что сегодня четверть страны — вот таких посёлков и городков, как эти, где мы побывали за день. Такие вот Бородянки, Гостомели, Бучи — не только здесь, под Киевом, а повсюду в Украине — и в Донецке, и в Запорожье, и в Харькове, и в Херсоне… Десятки тысяч убитых и раненых. Разрушенные хаты и многоэтажные дома, сожжённые легковые машины, взорванная бронетехника, заминированные леса. Беженцы, которым уже некуда вернуться.

«А до того я не знаю Бога. Поховайте та вставайте…»

Полушёпотом я дочитал стих до конца. И мне на душу сошла какая-то тяжёлая, смертельная печаль, ту`га — хорошее украинское слово, очень верное, — и от всего увиденного за день, и от этих страшных разрушений, и от осознания масштаба этих разрушений.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 

«Молись за него»

Поедем на лифте или пойдём пешком? — спросил Андрей.

— Не будем рисковать, лучше пешком, — ответила Люда, когда мы вошли в подъезд их дома.

Сейчас свет в доме был, в подъезде даже горели лампочки, и, естественно, работал лифт. Но так как никто не знал, когда именно, в какую секунду свет отключат, то любая поездка в лифте была «на свой страх и риск», ведь можно застрять на полпути и ждать в кабине неизвестно сколько, до следующего включения.

Мы поднимались на восьмой этаж. Нам навстречу по лестнице спускались некоторые соседи, они тоже не пользовались лифтом из тех же соображений.

— Наша соседка сегодня утром убрала и помыла лестничную площадку на этаже. Мы тоже должны поучаствовать в этой инициативе поддержания порядка, поэтому в следующий раз я здесь помою пол, — сказала Люда мужу. И продолжила, обратившись уже ко мне. — У нас в доме теперь жильцы сорганизовались: раньше никто ничего не хотел делать, все только свинячили. Зато теперь что-то изменилось и в этом отношении: никто не сорит, одни жильцы по собственному желанию моют полы на лестничных клетках, другие убирают снег возле подъезда. Сосед решил установить в двери подъезда новый замок со специальным механизмом на магнитах, потому что замок с электронной системой во время отключения энергии, понятно, не работает. А что делать? Надо же поддерживать порядок насколько можно, даже в мелочах. Иначе повсюду начнётся бардак, всё развалится.

Сегодня я ночевал у Андрея с Людой. Я ещё находился под сильным впечатлением от поездки по местам сражений вокруг Киева. Я замечал, что война втягивает и меня в свою воронку, входит и в мою жизнь.

— Юрча, иди помойся, пока есть свет и горячая вода, — предложила Люда. — А я тем временем приготовлю что-нибудь поесть.

— Хорошо. Но я не голодный, насытился пирожками.

— Тогда я заварю чёрный чай, как ты любишь. И дам тебе попробовать мёд с нашей пасеки. В общем, иди мыться. Твоё полотенце в ванной.

— Дякую.

Я скрылся в ванной и, раздевшись, стал под душ. Мне было немного неловко оттого, что сейчас я моюсь первым, по праву гостя, ведь если выключат свет, то они — хозяева — помыться не успеют.