Украинский Брестский мир

Пленарное заседание 19 января (1 февраля) открылось в 5 час. 38 мин. выступлением ставшего главой киевской делегации А. А. Севрюка. С документами в руках он напомнил историю признания Украинской народной республики советской делегацией, процитировав соответствующие места из выступлений Троцкого до перерыва в переговорах, и показал, что последние речи наркома 17 и 18 (30–31) января находятся в противоречии с его прежней позицией признания киевской делегации в качестве представительства независимого государства. Севрюк заявил, что с правовой стороны суть изменений в жизни Украины связана не с событиями, на которые ссылался Троцкий, а с IV Универсалом, фиксирующим отказ Центральной рады от идеи федеративной связи с Россией. Появление же наряду с киевским харьковского центра власти он отнес к области внутренних отношений, не подлежащих международному обсуждению. Глава делегации Центральной рады призвал конференцию окончательно определить международное положение Украинской республики на основании представленной им ноты, в которой сообщалось о ее провозглашении «совершенно самостоятельным, независимым государством» ^{85}.

Медведев, взяв слово следующим, рассказал об учреждении «Великой Российской федерации рабочих и крестьянских республик» и заявил, что украинские советы – единственная признанная трудящимися власть – не были представлены в Бресте, что киевская Рада повела переговоры о мире тайно, за спиной народа, отдельно от российской делегации и этим окончательно подорвала устои своей власти, что украинский народ хочет скорейшего мира, но совместно со всей Российской федеративной республикой. Чтобы представить харьковский ЦИК и Народный секретариат подлинно национальной украинской властью, Медведев сделал то, на что в рамках реальной политики не решались киевские деятели, а Вена приняла за прямую угрозу своим государственным интересам. Он демонстративно выставил традиционный для национального украинского движения лозунг «соборной Украины», сказав, что Народный секретариат «стремится к созданию таких условий, при которых весь народ украинский, живущий на Украине, в Галиции, Буковине и Венгрии, независимо от разделяющих его ныне на части государственных границ, мог бы жить как одно целое», а его государственное положение «должно будет разрешиться свободным голосованием всего объединенного украинского народа» ^{86}.

Троцкий в своем выступлении, полемизируя с Севрюком и адресуясь к делегатам Четверного союза, сказал, что не в интересах последнего становиться третейским судьей во внутренних отношениях в России или на Украине, принимать по формально-юридическому признаку мнимые величины за действительные и переоценивать силу и значение сепаратистских тенденций в революционной России. Свою задачу он видел в добросовестном освещении действительного положения, суть которого в незавершенности, текучести процесса государственного становления Украины. Наилучшим образом, по словам наркома, это выразилось в отказе самих представителей Четверного союза от немедленного признания Украинской народной республики и в их обещании вынести окончательное решение лишь после выработки мирного договора, а со стороны Киева – в свежепровозглашенном изменении государственного статуса Украинской республики. Вследствие всего этого он предлагал и предлагает – и киевляне ранее не возражали – согласовывать свои позиции. С присоединением харьковских делегатов такой образ действий, по его словам, был бы самым естественным и справедливым. Обрести силу смогут только такие соглашения киевского правительства, которые получат признание харьковской делегации ^{87}.

Это была одна из немногих речей Троцкого, убедительно аргументированная и выдержанная в дипломатическом формате, без политико-идеологических отклонений – без «фальцета… и… крикливых жестов», обычно свойственных ему, по словам Сталина ^{88}. Но противоположной стороне уже было не до международно-правовой чистоты переговорного процесса. Адепты отдельного украинского договора как бы поменялись с Троцким ролями в использовании агитационно-обличительных средств. По наущению Чернина взял слово Любинский, чтобы, не стесняясь в выражениях, обвинить советское правительство в нетерпимости по отношению к оппозиции, отрицании федеративных начал, демагогическом применении лозунга самоопределения, распространении «анархии и разложения», подрыве авторитета Украинской центральной рады «в глазах трудящихся масс Европы» и прочем ^{89}. Это был, по словам Гофмана, «целый синодик большевистских грехов» ^{90}.