Украинский философ Григорий Саввичъ Сковорода

роды возносится ко вышней господствующей натурѣ, къ родному своему и безначальному началу, дабы, сіяніемъ его и огнемъ тайнаго зрѣнія очистившись, увольнитись тѣлесной земли и землянаго тѣла. И сіе то есть внійти въ покой Божій.., вылетѣвъ изъ тѣлесныхъ вещества границъ на свободу духа" (2-е отд., стр. 105). Въ 3-мъ мірѣ Библіи—также должно первенствовать духовное начало, Богъ надъ вміемъ, который хочетъ потопить людей потопомъ, т. е. буквальнымъ пониманіемъ ея. Отсюда вытекаетъ двойственный взглядъ Сковороды на Библію: она и Богъ, и змій въ одно и то же время; вслѣдъ за блаженнымъ Августиномъ, онъ повторяетъ, что кто не возвышается до ду-ховнаго пониманія ея, тотъ подвергаетъ себя страшнымъ опасностямъ, вмѣсто пользы получйетъ вредъ. „Коль многихъ, говорить онъ, погубило буквальное пониманіе разсказа о Лотовомъ пьянствѣ, о Давидовомъ прелюбодѣяніи и дѣволожствѣ и т. п. Не всякій, подобно Самсону, раздеретъ пасть этого льва и най-етъ тамъ въ горькомъ сладкое, въ жесткомъ нѣжное, въ ядѣ— ядь, въ смерти—животъ. Двѣ стороны имѣетъ библейское море; на нашемъ берегу все ветхое, пустое, жалкое, на томъ, въ той горней республикѣ, все новое, новая тварь, новое тво-реніе; тамъ общество любви, любовь въ Богѣ, а Богъ въ обще-ствѣ. Ветхій человѣкъ стоить, ходить, сидитъ, очи, уши, ноздри имѣетъ, чувствуетъ какъ кумиръ, мудрствуетъ какъ вдоль, ося-заетъ какъ преисподній кротъ, щупаетъ, какъ безъокій, ласковъ какъ крокодилъ, постояненъ какъ море, надежный какъ ледъ, равсыпчивъ какъ прахъ, исчезаетъ какъ сонъ; это—сѣнь, соцъ тлѣнь. Духовный же человѣкъ совсѣмъ иной: безпредѣльно летитъ въ высоту, въ глубину, въ широту; не мѣшаютъ ему ни горы, ни рѣки, ни моря, ни пустыни; провидитъ отдаленное, прозираетъ сокровенное, заглядаетъ въ будущее, шествуетъ по лицу океана; очи его голубины, крылья орла, проворство оленье, смѣлость львиная, быстрота соколья, бодрость журавля, вѣрность горлицы, незлобіе агнца. Тутъ опять мы имѣемъ дѣло съ ма-теріей и духомъ.

Въ какомъ же отношеніи находятся эти два начала другъ къ другу? Оба они существуютъ въ одномъ и одно въ двоихъ

7

нераздельно, но и не слитно, будто яблонь и тѣнь ея, древо живое и мертвое, ложь и истина. Отсюда Сковорода выводилъ положеніе о постоянном существованіи матеріи во времени и пространстве. „Поколь яблонь, потоль съ нею тѣнь ея. Тѣнь значитъ мѣстечко, яблонею отъ солнца заступаемое. Но дерево вѣчности всегда зеленѣетъ. И тѣнь убо ея ни временемъ, ни мѣстомъ есть неограниченна. Міръ сей и всѣ мірьг, если они безчисленны, есть то тѣнь Божія. Она исчезаетъ изъ виду по части, не стоить постоянно и въ различныя формы преобразуется, однако же никогда не отлучаясь отъ своего живаго древа, и давно уже просвѣщенные сказали вѣсть сію: materia aeterna, вещество вѣчно есть, т. е. всѣ мѣста и времена наполнила". Но говоря о вѣчности матеріи, Сковорода не былъ матеріалистомъ ни въ какомъ отношеніи. Совсѣмъ наоборотъ: весь смыслъ его ученія заключается въ самой рѣшительной борьбѣ съ теоріей господства матеріи. Онъ былъ убѣжденнымъ, послѣдовательнымъ, можно даже сказать, крайнимъ, одностороннимъ спиритуалистом, ибо только за духомъ онъ признавалъ творческую силу. Не смотря на то, что онъ проповѣдовалъ два начала, его нельзя назвать представителемъ теоріи дуализма; онъ въ сущности проводилъ монизмъ, потому что признавалъ только единую субстанцію—духъ; на матерію же онъ смотрѣлъ, какъ на постоянный ея аттрибутъ.

Если бы онъ не былъ монистомъ, то онъ не отводилъ бы матеріи чисто служебнаго значенія, не считалъ бы творческимъ элементомъ одного духа. А онъ именно представлялъ себѣ ихъ взаимное отношеніе въ такомъ видѣ. „Какое, говорилъ онъ, есть первоначальное тварей основаніе? Ничто. Воля вѣчная, возжелавъ облекти совершенства свои въ явленіе видимости, изъ ничего произвела все то, что существуетъ мысленно и тѣлесно. Сіи желанія воли вѣчной одѣлись въ мысленности, мысленности въ виды, виды въ вещественные образы". (1-е отд., стр. 19—20). Еще яснѣе развивается мысль о вѣчности и твор-чествѣ Духа въ слѣдующихъ словахъ самаго Сковороды. „Божественные мистагоги или тайноводители приписываютъ начало единственно точію Богу. Да оно и есть такъ точно, если

155