Украинский философ Григорий Саввичъ Сковорода

осмотрѣться. Начало точное есть то, что прежде себе ничего не имѣло. А какъ вся тварь родится и исчезаетъ, такъ конечно нѣчтось прежде ея было и послѣ ея остается. И такъ, ничто началомъ и концомъ быть не можетъ. Начало и конецъ есть то же, что Богъ или вѣчность. Ничего нѣтъ ни прежде ея, ни послѣ ея. Все въ неограниченных своихъ нѣдрахъ вмѣщаетъ. И не ей что-либо, но она всему началомъ и концомъ. Начало и конецъ есть по мнѣнію ихъ то же. И точно такъ есть, если разсудить. Вѣчность не начинаемое свое и послѣ всего остающееся пространство даже до того простираетъ, чтобъ ей и предварять все на все. Въ ней такъ, какъ въ кольцѣ. Первая и послѣдняя точка есть та же, и гдѣ началось, тамъ и кончилось... Сіе правдивое начало вездѣ живетъ. Посему оно не часть и не состоитъ изъ частей, но цѣлое и твердое, затѣмъ и не разоряемое; съ мѣста на мѣсто не переходящее, но единое, безмѣрное и надежное. А какъ вездѣ, такъ и всегда есть. Все предваряетъ и заключаетъ, само ве предваряемое, ни заключаемое (2-е отд., стр. 256). И такъ, вѣчность Бога абсолютна; матерію же Сковорода называетъ вѣчною въ томъ смыслѣ, что она, будучи создана Имъ, составляешь постоянный необходимый Его аттрибутъ.

Цѣлью человѣческой жизни является внутреннее самопознаніе и Богопознаніе; но оба эти процесса сводятся къ одному— Богрпознанію. Познать Христа прежде всего можно въ Библіи, но не только въ новомъ, а и ветхомъ Завѣтѣ: кто знаетъ Моисея, тотъ знаетъ Христа; мало того, кто хорошо позвалъ себя самого, тотъ уже узналъ и Христа; а узнавъ Его, мы и преобразимся въ него, ибо уничтожимъ въ себѣ все мертвенное, тленное. Проникнувъ въ самый центръ своего сердца, мы стираемъ тамъ истиннаго Богочеловѣка. Ко внутреннему самопознанію приводить насъ Библія. „Страхъ Божій вводить во внутреннюю Библіи завѣсу, а Библія, тебе-жъ самого взявъ за руку, вводить въ твой же внутренній чертогъ, котораго ты отъ роду не видывалъ". И такъ Богопознаніе приводить насъ къ самопознанію, и ыаоборотъ, исходя изъ самопознанія человѣкъ приходить къ Богопознанію, ибо въ каждомъ изъ насъ есть Богъ

8

,Богъ во плоти и плоть въ Богѣ, но не плоть Богомъ, ниже Богъ плотію". Богопознаніе необходимо даже для міропознанія: для истиннаго познанія земнаго нужно познаніе вѣчнаго. „Начало премудрости разумѣти Господа". Такимъ образомъ источники міропознанія, самопознанія и Богопознанія (т. е. тѣхъ трехъ міровъ, о которыхъ говорилъ выше Сковорода) сходятся другъ съ другомъ, что и понятно: они имѣютъ общую основу— начало вѣчности.

Говоря о средствахъ познанія, которыми пользовался Сковорода, необходимо помнить, что онъ старался сочетать разумъ и вѣру. Разумъ долженъ стремиться къ отысканію истины, которая не дана человѣку Богомъ, а постепенно открывается имъ, составляя и высшую цѣль, и вмѣстѣ съ тѣмъ истинное наслаж-деніе для всякаго человѣка. Сковорода высоко ставилъ эту че-ловѣческую мысль, съ ея безпрерывнымъ движеніемъ, съ ея вѣчными поисками за птицей-истиной. Объ этой птицѣ-истинѣ онъ сочинилъ такую басню. „Пустынникъ обиталъ въ глубо-комъ уединеніи. Онъ каждый день при восхожденіи солнца выходилъ въ пространный вертоградъ. Въ вертоградѣ жила прекрасная и черезъчуръ смирная птица. Онъ любопытно вгиралъ на чудныя свойства оныя птицы, веселился и тѣмъ нечувствительно провождалъ время. Птица, нарочно близко садясь, куражила ловлю его и казалась 1000 разъ быть въ рукахъ, но не могъ ее никогда поймать. Не тужи о семъ, другъ мой, сказала птица, что поймать не можешь. Ты станешь вѣкъ меня ловить на то, чтобы никогда не уловить, а только забавляться. Когда то приходитъ къ нему другъ его. По привитаніи завелась дружеская бесѣда. Скажи мнѣ, спрашиваетъ гость, чѣмъ ты въ дремучей твоей пустынѣ забавляешься? Я бы въ ней умеръ отъ скуки... Но пустынникъ: скажи, де, ты прежде, что тебе веселитъ въ общежительствѣ? Я бы въ немъ умеръ отъ грусти... Моихъ забавъ три родника, гость отвѣчалъ. 1-е) Оказываю по силѣ домашнимъ моимъ и чужимъ благодѣянія; 2-е) хорошее благосостояніе здравія; 3-е) пріятность дружескаго общежительства. А я, сказалъ пустынникъ, имѣю двѣ забавы: птицу и начало. Я птицу всегда ловлю, но никогда не могу ее поймать. Я имѣю

9

шелковыхъ тысячу и одинъ фигурныхъ узловъ, ищу въ нихъ начала и никогда развязать не могу. Мнѣ твои забавы, говорить гость, кажутся дѣтскими..і Но если онѣ невинны и тебе веселить сродны, я тебѣ прощаю. И оставилъ друга съ забавным его началомъ". (2-е отд., стр. 255—256).

Какое глубокое пониманіе здѣсь истины, доступной чело-вѣческому разуму съ ея относительными характером, служащимъ однако постоянным источником ея вѣчнаго поступа-тельнаго движенія! Какое глубокое преклоненіе перед нею, какъ самою высокою цѣлью человѣческой жизни!