рая развита въ притчѣ о благодарном Еродіѣ). Основная мысль Сковороды заключается въ томъ, что въ сердцѣ ребенка таится нѣчто дивное и прекрасное, и оно можетъ предохранить его впослѣдствіи отъ увлеченія суетнымъ міромъ. Посѣй въ немъ такое зерно, и оно дастъ плодъ въ свое время. „Вы же съ бла-гоговѣніемъ ждите, яко рабы чающіе Господа своего"... Узнавъ сіе домашнее благо и плѣнився прекрасною добротою его, дѣти современемъ не станутъ безобразно и бѣсновато гоняться за мірскою суетою и во всѣхъ неудачахъ будутъ утѣшаться пѣсенькою царя Давида: „возвратися душа моя въ покой твой". Давъ такое сердце своимъ птенцамъ, отецъ будетъ для нихъ истинным воспитателемъ. Таким образом, и здѣсь Сковорода выступает на защиту того внутренняго начала, которое онъ ставит „во главу угла и которое господствует въ мірѣ и должно господствовать въ человѣкѣ. Только такое воспитаніе способно доставить душевный мир, т. е. единственное прочное, счастіе. Но и здѣсь Сковорода съумѣлъ избѣжать односторонности—онъ соединяетъ науку съ этикой, отводитъ каждому изъ этих двух элементов подобающее мѣсто; мало того: онъ указывает и на третіа и четвертый элемент воспитанія, физическое и эстетическое развитіе. Ребенок должен уже родиться въ здоровой нравственной атмосферѣ, говорить онъ; затѣмъ такого рожденнаго на добро не трудно будетъ научить наукамъ и нравственности; тут главное дѣло сдѣлаетъ природа; наука сама собою спѣетъ отъ природныхъ дарованій; природа это единая и истинная наставница. Не мѣшай ей, а только очищай дорогу; не учи яблони родить—уже сама природа ее научила; огради только ее отъ свиней, отрѣжь волчцы, очисти гусень; учитель—это служитель природы; учиться нужно тому, къ чему влекутъ способности; это дастъ сердечное спокойствіе и довольство своимъ положеніемъ, какъ бы низко оно ни было, ибо въ сердцѣ каждаго человѣка въ этой убогой хижинкѣ, подъ этою убогою одеждою (тѣломъ)—можно найти Царя своего, домъ свой, начало вѣчности. Эта проповѣдь объ уваженіи ко всякому зва-нію и состоянію общественному стояла въ полном соотвѣтствіи съ его демократизмомъ и вмѣстѣ съ тѣмъ шла в разрѣзъ съ
13
господствовавшими тогда взглядами на привиллегированное по-ложеніе дворянства, которое и воспитываться должно было не такъ, какъ другія сословія. Сковорода же былъ противъ всякой сословной исключительности въ дѣлѣ воспитанія.
Сковорода направлялъ современное ему общество на духовную сторону христіанской религіи и въ соотвѣтствіи съ этимъ сильно вооружался противъ тѣхъ, кто понимадъ эту послѣднюю только внѣшнимъ образомъ, основывался не на духѣ, а на бук-вѣ, формѣ, обрядѣ. Онъ очень рѣзко возставалъ противъ буквальная толкованія Библіи, какъ источника христіанства, и его замѣчанія напоминаютъ выводы французской отрицательной фи-лософіи ХѴШ в. Но между этими скептиками французами и Сковородой цѣлая пропасть. Отрицаніе, иронія и сарказмъ Сковороды являлись результатомъ глубокаго увлеченія духомъ свя-щеннаго Писанія, его отрицаніе приводило, такимъ образомъ, къ духотворенію. Для него Библія—это болѣе даже чѣмъ священная книга, это основная, можно сказать, единственная книга познанія, это самъ Богъ, говорящій здѣсь къ людямъ образнымъ языкомъ. Нужно впрочемъ замѣтить, что и здѣсь Сковорода не впалъ въ односторонность; ставя такъ высоко духовную науку, онъ не только не возстаетъ противъ свѣтскихъ книгъ, а наоборотъ отдаетъ имъ должное. „Я наукъ не хулю, говорить онъ, и самое послѣднее ремесло хвалю; одно то хулы достойно, что на ихъ надѣясь нренебрегаемъ верховнѣйшую науку о цар-ствіи Божіемъ внутри насъ". „Свѣтскія книги, говорить Сковорода въ другомъ мѣстѣ, безспорно всякой пользы и красы суть преисполненныя. Но если бы онѣ спросили Библію; для чего сами предъ нею и десятой доли чести и цѣны не имѣютъ, для чего ей созидаются олтари и храмы,—и сама не знаю, отвѣчала бы она. Я состою изъ тѣхъ же словъ и рѣчей, что и вы, да и гораздо съ худшихъ и варварскихъ. Но въ невкусныхъ водахъ моей рѣчи, какъ въ зерцалѣ, боголѣино сіяетъ невидимое, но пресвѣтлѣйшее око Божіе, безъ котораго вся ваша польза пуста, а краса мертва" (2-е отд., стр. 164). Сковорода выступалъ на защиту Библіи противъ идолопоклонническихъ мудрецовъ, которые думали, что она говорить о мертвенной стихіи, не помы
14