Украинский нацизм. Исторические истоки

Сам по залам выступает,
высокий, сердитый.
Прохаживается важно
с тощей, тонконогой,
словно высохший опенок,
царицей убогой,
а к тому ж она, бедняжка,
трясет головою.
Это ты и есть богиня?
Горюшко с тобою!..
За богами — бары, бары
выступают гордо.
Все, как свиньи, толстопузы
и все толстоморды!
Норовят, пыхтя, потея,
стать к самим поближе:
может быть, получат в морду,
может быть, оближут
царский кукиш!
Хоть — вот столько!
Хоть пол фиги! Лишь бы только
под самое рыло.
В ряд построились вельможи,
в зале все застыло,
смолкло… Только царь бормочет,
а чудо-царица
голенастой, тощей цаплей
прыгает, бодрится.
Долго так они ходили,
как сычи, надуты
что-то тихо говорили,
слышалось: как будто,
об отечестве, о новых
кантах и петлицах,
 о муштре и маршировке.
А потом царица
отошла и села в кресло.
К главному вельможе
царь подходит да как треснет
кулачищем в рожу.
Облизнулся тут бедняга
Да — младшего в брюхо!
Только звон пошел. А этот
как заедет в ухо
меньшему, а тот утюжит
тех, что чином хуже,
а те — мелюзгу, а мелочь —
в двери!
И снаружи
как кинется по улицам
и — ну колошматить
недобитых православных!
А те благим матом
заорали да как рявкнут:
«Гуляй, царь-батюшка, гуляй!
Ура!.. Ура!.. Ура-а-а!

Художественное качества такого рода творчества, конечно, весьма сомнительно. Остается удивляться, как это удалось выдать за гениальную поэзию. Но факт нанесенного оскорбления царице как женщине здесь налицо. Удивительно, но император, ознакомившись с сим произведением, никак не реагирует. Комедия Шевченко была написана в 1844 году, а по делу Кирилло-Мефодиевского общества он был привлечен только в 1847-м. Возмущен творчеством Шевченко был даже В. Г. Белинский, сам находившийся в оппозиции к самодержавию, но считавший, что украинский поэт переходит границы приличия. «Наводил я справки о Шевченке, — писал критик своему приятелю Павлу Анненкову, — убедился окончательно, что вне религии вера есть никуда негодная вещь. Вы помните, что верующий друг мой говорил мне, что он верит, что Шевченко? человек достойный и прекрасный. Вера делает чудес? творит людей из ослов и дубин, стало быть, она может и из Шевченки сделать, пожалуй, мученика свободы. Но здравый смысл в Шевченке должен видеть осла, дурака и пошлеца, а сверх того, горького пьяницу, любителя горелки по патриотизму хохлацкому. Этот хохлацкий радикал написал два пасквиля? один на г<осударя> и<мператора>, другой? на г<осударын>ю и<мператри-ц>у. Читая пасквиль на себя, г<осударь> хохотал, и, вероятно, дело тем и кончилось бы, и дурак не пострадал бы, за то только, что он глуп. Но когда г<осударь> прочел пасквиль на и<мператри>цу, то пришел в великий гнев, и вот его собственные слова: «Положим, он имел причины быть мною недовольным и ненавидеть меня, но ее-то за что?» И это понятно, когда сообразите, в чем состоит славянское остроумие, когда оно устремляется на женщину. Я не читал этих пасквилей, и никто из моих знакомых их не читал (что, между прочим, доказывает, что они нисколько не злы, а только плоски и глупы), но уверен, что пасквиль на и<мператри>цу должен быть возмутительно гадок по причине, о которой я уже говорил. Шевченку послали… солдатом. Мне не жаль его, будь я его судьею, я сделал бы не меньше. Я питаю личную вражду к такого рода либералам. Это враги всякого успеха»[94].

И после всех этих нанесенных императорской фамилии оскорблений вдовствующая императрица Мария Федоровна сочла возможным лично ходатайствовать перед Николаем Павловичем о судьбе украинского поэта. Сказывался, вероятно, проникшая даже во дворец романтизация украинства.

Стихи против царицы нельзя объяснить только особым эмоциональным состоянием поэта. Проходят годы (16 лет), и в день смерти Александры Федоровны уже вернувшийся в Петербург поэт пишет следующее: