Украинский нацизм. Исторические истоки

А дальше следовало раскрытие того, в чем эти страдания состояли: «Переход от казачьего разгула к самодержавию был крут и тяжел. Великороссия, воспитавшая свою форму правления в себе самой, постепенно к ней привыкла, тогда как на Малороссию она налегла вдруг. Ненависть украинцев к польскому владычеству обнимала не только угнетение собственно Польского правительства, но и вообще условие государственной власти, какой бы то ни было. В борьбе за свою свободу она не могла различать и признать того, что составляет необходимое условие существования всякого государства. Им хотелось войти в состав державы Московской, пользоваться ее защитою и не платить податей, вести дипломатические сношения с соседними державами. Все почти привилегии, выговоренные Хмельницким, по существу своему были несовместны с государственным началом, будучи принадлежностью его самого, и, кроме того, как все привилегии, благоприятствовали высшим сословиям и ничего не значили или даже были предосудительны для народа. От этого так часто, при соприкосновении с государственною властью, отскакивала от нее в ужасе та часть украинского народа, которая наиболее свыклась с разгульною жизнью, т. е. казаки. Они признавали необходимость верховного владычества Москвы и боялись его, не могли свыкнуться с его требованиями. От этого также склонялись они по временам к татарам и туркам, зная наперед, что то было бы подчинением только на словах»[107]. Страданием для украинцев оказывалось, таким образом, привнесение в край государственного начала с соответствующей дисциплиной и ответственностью, без чего не могло бы существовать ни одно государство. И вывод, который делает Самарин в своей рецензии на книгу Кулиша: «Пусть же народ Украинский сохраняет свой язык, свои обычаи, свои песни, свои предания; пусть в братском общении и рука об руку с великорусским племенем развивает он на поприще науки и искусства, для которых так щедро наделила его природа, свою духовную самобытность во всей природной оригинальности ее стремлений; пусть учреждения, для него созданные, приспособляются более и более к местным его потребностям. Но в то же время пусть он помнит, что историческая роль его — в пределах России, а не вне ее, в общем составе государства Московского, для создания и возвеличения которого так долго и упорно трудилось великорусское племя, для которого принесено им было так много кровавых жертв и понесено страданий, неведомых украинцам; пусть помнит, что это государство спасло и его самостоятельность; пусть, одним словом, хранит, не искажая его, завет своей истории и изучает нашу»[108]. Признавая, что только в составе России возможно само существование Украины, Самарин совершает важнейший шаг на пути ее дальнейшего отделения: признает самостоятельность существования украинского народа. Такое признание явилось следствием просветительской активности таких фигур, как Кулиш или Костомаров.

Возможно, именно через Кулиша Кирилло-Мефодиевское общество предполагало выстраивать коммуникации с другими центрами славянства. В период деятельности общества он как раз находился в командировке от Петербургского университета в странах Европы. Арестован Кулиш был по делу общества в Варшаве. То, что Пантелеймон Александрович был привлечен следствием при нахождении вне Украины, говорит о том, что связи Кирилло-Мефодиевского общества, вероятно, распространялись за пределы Малороссии. Впрочем, в сравнении с Шевченко Кулиш был менее радикален и легко признал допущенные ошибки. Об этом свидетельствует данная ему характеристика в докладе генерал-адъютанта А.Ф. Орлова на имя императора: «Вина Кулиша, также не принадлежавшего к Украйно-славянскому обществу, в некоторой степени сходна с преступлением Шевченко. Любя пламенно свою родину — Малороссию, он в напечатанных им книгах с восторгом описывал дух прежнего казачества, наезды гайдамаков изображал в виде рыцарства, представлял историю этого народа едва ли не знаменитее всех историй, славу его называл всемирною, приводил песни украинские, в которых выражается любовь к вольности, намекая, что этот дух не простыл и доселе таится в малороссиянах; описывал распоряжения императора Петра I и преемников его в виде угнетений и подавления прав народных. Книги Кулиша могли бы производить почти то же впечатление на малороссиян, как и стихи Шевченко, тем более, что сочинены для детей старшего возраста. Разница между ними состоит в том, что Кулиш выражал свои мнения всеїда с приличием и, увлекаясь любовью к родине, вовсе не предполагал, что эти мнения его могут быть приняты или истолкованы в дурном смысле. Коїда указали Кулишу на двусмысленные места в его книгах, он с ужасом увидел, что мысли его действительно могли произвести вредные последствия.

Кулиш вполне понимает, что сколько ни любил родины своей — Украйны, он обязан быть еще более преданным отечеству — России — и уверяет, что никогда не думал иначе, что выражая любовь к родине, он и не помышлял смущать или колебать верноподданность ее к престолу вашего и.в.»[109].