Украинский рубеж. История и геополитика

Представители этой консервативной Европы в своем существенном масштабе осуждают воинствующую русофобию и судорожные попытки с помощью накачивания оружием НАТО и отравленной ядом ненависти неонацистской Украины нанести России удар. Можно привести без имен, чтобы не навредить им в тоталитарной Европе, немало горьких и трогательных слов из писем таких людей, отнюдь не маргинальных, но высокообразованных и имеющих престиж в академическом и интеллектуальном сообществе Франции и даже Польши. Они не боятся регулярно передавать свои слова поддержки во время Специальной военной операции. Вот одно из них, полученное на следующий день после указа Президента России о частичной мобилизации от одного из крупных историков отнюдь не пенсионного возраста, бывшего высокопоставленного руководителя университетских структур. «Дорогая Наталия, все свободные французы знают, что ваша страна ведет борьбу за свободу мира. Без колебаний обращайтесь ко мне там, где я могу быть вам полезным. С чувством искренней дружбы!»

Дискуссия о христианских ценностях давно стала неполиткорректной на Западе, но она открыто ведется в России. Именно консервативная христианская Европа, которая веками относилась к православной ойкумене с ревностью и стремилась духовно овладеть поствизантийским пространством, в последние десятилетия проявляла заинтересованность в соединении усилий христиан Запада и Востока ради сохранения христианства и удержания европейской цивилизации от полного упадка. Это тоже одна из причин ужесточения против России всей идеологической машины постмодернистского проекта — Россия становится привлекательной альтернативой.

Однако в России по инерции 90-х годов мало и до «взрыва» 2022 года уделяли внимания европейскому консервативному слою и недооценивали важность контактов с ним, хотя он совершенно очевидно составляет немалый резерв пророссийских настроений. Российское академическое сообщество и научные структуры до сих пор ориентируются на либеральные установки в науке, копируя критерии и стандарты, которые в самой Европе резко снизили уровень интеллектуализма и качество гуманитарного знания, ибо прямо нацелены на устранение подлинного осмысления важнейших тем исторического бытия в обществоведческих дисциплинах, что и требуется для управления охлосом. Болонская система отказа от национальных систем образования для глобализации образовательных услуг воплощает пророчество К. Леонтьева: «Европа сама в себе уничтожает все великое, изящное и святое» и грустные предсказания А. де Токвиля, видевшего перед собой в будущем демократических стран «неисчислимые толпы равных и похожих друг на друга людей, которые тратят свою жизнь в неустанных поисках маленьких и пошлых радостей, заполняющих их души»^[84].

Постмодернистские идеи и клише о «либерализме», заменившем марксизм в качестве единственного «всесильного, потому что верного» учения, овладели университетским и академическим сообществом не только Европы и Америки, но и России, едва восстановившей равновесие между национальным и универсальным. Студенчество, повсеместно лишенное классического образования и воспитания на национальной культуре, становится носителем новых либеральных клише и с присущей пламенностью выплескивает свои радикальные воззрения в общественную жизнь, что в XXI веке облегчено естественным сокращением до минимума полицейской охранительной функции государства. Горько наблюдать манифестации толп наивных и фанатичных, невежественных и самоуверенных полуподростков, зараженных иррациональным вселенским обличительством. Легко подсчитать годы и понять, что их учат те, кто сам учился в 90-х, когда инструкции от образовательных ведомств официально требовали изъять из программ все, что способствует почитанию прошлого. Так же поступали и большевистские максималисты в 1917-м, пока власть не поняла, что противодействовать внешнему давлению можно, лишь опираясь на святость собственной истории.

Двойная десакрализация отечественной истории — это непоправимый удар по историческому сознанию. Последствия его имеют свойство мультиплицироваться и воспроизводиться в поколениях. Эффект от такого разложения духа излечить гораздо труднее, чем исправить грехи социально-экономического характера.