Украинский рубеж. История и геополитика

С. Л. Франк, всецело признававший назревшие проблемы государственной жизни и чаяния о современных формах социальной справедливости, будоражащие общества всего мира уже столетие, отметил еще четче одну фундаментальную черту российских либералов, ярко проявившуюся в XXI столетии: «Основная и конечная причина слабости нашей либеральной партии заключается в чисто духовном моменте: в отсутствии у нее самостоятельного и положительного общественного миросозерцания»^[80].

Советская интеллигенция конца СССР родила идеологов, не дороживших преемственной государственностью, исторической территорией, итогами трехсотлетней российской истории. Хотя в целом нельзя было бы назвать этот слой необразованным, его сознание было весьма стерилизовано догматизмом и схематизмом, отсутствием доступа и освоения подлинного философского и культурного наследия не только России, но и Европы. В позднесоветское время значительную массу нового поколения больших городов даже с формальным высшим образованием уже трудно именовать интеллигенцией в силу удручающего падения общегуманитарной эрудиции, чрезвычайного оскудения знаний в гуманитарной сфере, подвергшейся наибольшему разрушению. Но последнее постсоветское поколение оказалось еще и под очередным сильным идеологическим влиянием после смены коммунистических клише на сугубо упрощенные новые догматы.

Разрушению преемственного национального и государственного чувства способствовала двойная за короткий XX век десакрализация отечественной истории, когда в 1917-м и 1991-м были сорваны моральные табу, ограждавшие от поношения опорные пункты национального и исторического сознания.

В XXI веке клиповое сознание молодежи «сшито из обрезков» мнений и Интернета, к тому же нередко генерируемых политическими технологиями в интересах других государств, не опирается на знание не только собственной, но и европейкой истории. В этом интеллектуальном и образовательном вакууме особенно эффективны политические технологии, воздействуя в условиях демократических свобод на анархические инстинкты и присущий русскому политическому характеру радикализм и максимализм, отмеченный самими исследователями русского характера и русского сознания.

«Русский радикализм отрицает не только все исторически действительное, но и все исторически осуществимое, — писал философ права Е. Н. Трубецкой, — поэтому его максимализм на практике проявляется как нигилизм, дикая, ничем не сдержанная и ни перед чем не останавливающаяся страсть к разрушению. Из формулы „или все, или ничего“ ему в действительности удастся добиться осуществления только второго термина — „ничего“. Понятно, почему с этой формулой обыкновенно связывается другая, ей сродная и столь же нигилистическая — „чем хуже, тем лучше“»^[81].

В российском обществе XXI века так же, как в предреволюционный период XX столетия, накопился значительный запас «анархических, противогосударственных и социально-разрушительных страстей и инстинктов», о котором в «покаянном» сборнике «Из глубины» оставили свои суждения видные мыслители предреволюционного периода. С. Франк отмечал, что в то же время в том же обществе «были живы и большие силы патриотического, консервативного, духовно-здорового, национально-объединяющего направления». Но, как он с горечью отмечал, «весь ход так называемой революции состоял в постепенном отмирании, распылении… в какую-то политически-бездейственную глубь народной души сил этого последнего порядка». Процесс вытеснения здравого смысла, как пишет Франк, «совершался под планомерным и упорным воздействием руководящей революционной интеллигенции». «Понадобилась энергичная работа разнуздывания анархических инстинктов, чтобы народ окончательно потерял совесть и здравый государственный смысл и целиком отдался во власть чистокровных, ничем уже не стесняющихся демагогов»^[82].