Косвенным подтверждением отсутствия в тот момент у лидеров Центральной Рады четких, конкретных представлений как о территориальных границах Украины в целом, так и относительно Крыма в частности, может служить и такой немаловажный факт. В Конституции УНР в качестве отдельного раздела под названием «Национальные союзы» был включен полный текст Закона о национально-персональной автономии (принят Центральной Радой 9 января 1918 г.), в котором есть и упоминание «татарской нации». Она, как и другие национальные группы, проживающие в Украине (кроме великорусской, еврейской и польской, речь шла о белорусской, чешской, молдавской, немецкой, греческой и болгарской), могла рассчитывать на получение права на национально-персональную автономию[731]
. Однако, какая татарская общность имелась в виду – проживавшая в Крыму или за его пределами (впрочем, в значительной степени это касалось и немцев, греков, болгар), остается неясным, может быть отнесено к несовершенствам документа.То есть к моменту завершения своей руководящей миссии в Украине Центральная Рада, пройдя через череду изменявшихся представлений, так и не определилась в своих отношениях к Крыму.
В контексте изложенного немалое удивление вызывает позиция историка В. М. Матвиенко, зафиксировавшего такой взгляд на проблему: «Центральная Рада и правительство УНР после возвращения в Киев (в начале марта 1918 г. –
То есть документов нет, однако у исследователя откуда-то появляется «видение» коренного поворота в политике руководства УНР, о котором даже не подозревает председатель Центральной Рады М. С. Грушевский, продолжающий проводить принципиальную линию в основополагающем государственном документе – Конституции Украины, как выясняется, вопреки «течению событий» совсем в ином направлении. Отдельные частные факты и факторы незначительного масштаба никак не могли повлиять на объективные представления и оценки доминирующих тенденций, осуществлявшегося курса.
Впрочем, без надлежащих обоснований остались и утверждения о том, что руководство УНР «поставило в начале 1918 г. вопрос о контроле над Крымом»[733]
. С точки зрения научной логики начинать оспаривать процитированное представляется просто излишним. Рациональнее остановиться на том, что в действительно сложнейших перипетиях революционной ломки общественных устоев шел непростой, но очень ответственный поиск решений, которые не всегда укладываются в понимание современных историков.Кстати, что-то весьма и весьма подобное наблюдалось (и тоже, наверное, не случайно) в поведении тогдашних крымских лидеров.
3. Первый конфликт в руководстве советских республик
Жизнь, как известно, весьма многообразна в своих проявлениях. Особенно непредсказуемы общественные процессы, тем более, когда на них оказывают влияние труднопрогнозируемые факторы. Иногда даже меняются векторы развития, иногда они испытывают большую или меньшую трансформацию, коррекцию. Иногда возникают эпизодические коллизии, сравнительно быстро и легко преодолеваемые, но все же оставляющие свой неизгладимый исторический след.
Наверное, к числу последних можно отнести некое напряжение, возникшее в конце марта – начале апреля 1918 г. на достаточно высоком, правительственном уровне, может быть, точнее во взаимоотношениях некоторых высокопоставленных политических деятелей Советской Украины и Советской России.
А начиналось все так, что предвидеть поворот с неким нежелательным, негативным окрасом, было вряд ли возможно.
В начале становления советского правительства Украины официального главы не было, его обязанности исполняла министр (народный секретарь) юстиции Е. Б. Бош. В условиях же мобилизации масс на отпор австро-германским оккупантам и осложнений внутриправительственных отношений было решено назначить Председателя Народного секретариата. Выбор пал на Н. А. Скрыпника. Произошло это 4 марта 1918 г. во фронтовой обстановке.
В день своего назначения на высшую правительственную должность Н. А. Скрыпник направил наркому по делам национальностей РСФСР И. В. Сталину телеграмму о положении в Украине. К тому времени главе правительства Украины еще не было известно о подписании Советской Россией Брестского мира. Как интернационалист, Николай Алексеевич высказывался за подписание такого соглашения ради сохранения завоеваний революции.