Так, С. В. Кульчицкий коротко оценивает очень сложные, многоаспектные события следующим образом: «В апреле 1918 г. (на самом деле речь должна идти о мае. –
Умение маневрировать во время переговоров искусно, конструктивно использовать все потенциальные факторы никак не может быть поставлено в вину дипломату. В необходимых случаях на пользу делу и сознательно тормозить процесс. Однако последнего не было со стороны Х. Г. Раковского в конкретном рассматриваемом случае.
Соответствующие документы, включая стенограммы с мельчайшими деталями, опубликованы, снабжены профессиональными комментариями[802]
и подробно проанализированы во многих изданиях[803]. Как образцы дипломатической риторики, даже, в полном смысле слова, мастерства, что в принципе совсем не удивительно для таких образованных, профессионально подготовленных, разносторонних эрудитов, правоведов высочайшей квалификации и опытных, искушенных политиков как С. П. Шелухин, Х. Г. Раковский, И. А. Кистяковский, В. В. Зеньковский, Д. З. Мануильский, А. Я. Шульгин и другие[804]. Хотя большой практики межгосударственных переговоров они и не имели, упомянутые материалы, безусловно, интересны, дают достаточно полные, ясные представления о подходах к решаемым вопросам обеих сторон[805].При этом элементарная объективность требует признать, что тактику проволочек, затягивания переговорного процесса (спорное и бессмысленное выяснение доказательств полномочий делегатов, переводы выступлений с украинского языка на русский и обратно, длительное корректирование, согласование с устным зачитыванием в присутствии всех участников конференции протоколов предыдущих дискуссий) – все это были бюрократические уловки с украинской стороны[806]
.Другое дело, что выработка принципиальной линии поведения в сложнейшей обстановке, когда весы истории в любой момент могли вновь колебнуться в сторону войны, детерминировали для советской стороны осуществление как можно более оперативных действий, что она и продемонстрировала подписанием прелиминарных условий договора уже 12 июня 1918 г.[807]
Это стало равнозначно установлению перемирия. Согласно договоренности, на все время переговоров на всех фронтах прекращались военные действия, устанавливались правила эвакуации граждан обоих стран и признавалось их право переехать на свою родину вместе с имуществом, возобновлялось железнодорожное сообщение, телеграфная и телефонная связь, торговые отношения, для чего в недельный срок предлагалось создать паритетную комиссию. Стороны обменивались консулами. Общества Красного Креста обеих стран должны были принять меры для упрощения проезда военнослужащих и других граждан обоих государств и оказания им помощи в пути. Предусматривалось немедленно начать переговоры относительно подготовки мирного договора[808]
.Безусловно, важно иметь в виду, что участникам киевских переговоров предстояло решить массу совсем непростых проблем, которые обозначились по-настоящему впервые и не имели достаточно разработанных теоретических обоснований, даже подобных прецедентов. В частности, обе стороны получили хорошую площадку для теоретической апробации выдвигаемых концепций, подходов к решению объективно сложнейшего вопроса о границах новых национально-государственных образований, возникающих в условиях крушения империи. Особенно показательны тут дискуссии вокруг Крыма. Отталкиваясь от этнографического принципа, как исходного и определяющего, С. П. Шелухин, его коллеги считали необходимым в практике осуществления разграничений обязательно учитывать экономические, стратегические, политические, географические, технические факторы. Собственно, государственное руководство Украины уже использовало упомянутые подходы к решению вопросов отношений с Крымом, хотя субъектами, с которыми по этому поводу приходилось иметь дело, были Германия, политики многонационального населения Крыма и никак не Российская Федерация.