Украинско-российские взаимоотношения в 1917–1924 гг. Обрушение старого и обретение нового. Том 2

Беспомощность аргументации В. Чопа достигает крайних пределов, когда он заводит речь о том, что «махновщина – это в значительной степени последний бой крестьянской земледельческой цивилизации с индустриальной», это «противостояние Города и Села»[450]. Остается загадкой, как можно склоняться не только к определенным историческим оправданиям таких явлений как махновщина, но и прибегать к обобщающим оценкам вроде такой, будто «трагедия Махно не в том, что он хотел выиграть свою партию в гражданской войне, а в том, что он едва не преуспел»[451]. Неосознание того, что успех в принципе был невозможен, создает ложную систему координат, в которой в последнее время пытаются исследовать непростое противоречивое явление и некоторые другие историки. Тем более непонятным выглядит несогласие с данной позицией А. В. Шубина, переводящего дискуссию с конкретно-исторического хронологического отрезка 1917–1920 гг. с его доминантными детерминированными тенденциями краха империй и возникновения национально-государственных образований в абстрактно-временную плоскость, вплоть до «сегодня» и «сейчас», противопоставляя оценке действий в реальных, ситуативных обстоятельствах времени (революционной эпохи) рассуждения о возможности или невозможности (абсолютности и относительности) политических движений вообще[452].

Все же, думается, отмеченное выше вполне относится не только к махновщине, но и другим проявлениям повстанчества.

В 1919 г. повстанческая стихия приобрела действительно огромные масштабы. Сводить причины явления к действию одного-двух факторов, как уже отмечалось, было бы неверно, привело бы к одностороннему, упрощенному подходу.

Среди прочего, очевидно, следует выделить настроение отчаяния, рождавшегося в крестьянской душе, когда она не чувствовала, не видела выхода, перспективы, когда в действиях любой власти подозревала (оправданно или нет) недоверие к себе, желание лишь воспользоваться крестьянской силой в борьбе враждующих лагерей, поддерживавших свои потенции результатами труда сельских тружеников.

Немало значило и то, что в условиях Гражданской войны с калейдоскопичностью изменений ситуаций у основного источника пополнения повстанчества-крестьянства, элементарно не хватало времени, чтобы на собственном опыте убежденно уяснить преимущества или, наоборот, недостатки одних политико-правовых моделей над другими, а главное – отвечают ли они интересам широкой общественности. Не хватало времени, сил и у тех, кто желал скорейшего (и часто любой ценой) укрепления собственной общественной организации, считая ее самой справедливой, самой полезной и самой прогрессивной или же ситуативно оправданной. Так, большевики в борьбе с повстанчеством часто подменяли методы идеологического воздействия, воспитания, просвещения силовыми акциями, оправдывая в целом осознаваемые ими негативные последствия подобных действий условиями военного времени, объясняя вынужденность поведения нежеланием уступить классовому врагу, заинтересованному в дестабилизации положения в советском тылу.

В ликвидации антисоветских выступлений все чаще применялись регулярные воинские части. В частности, уже в апреле 1919 г. на так называемом внутреннем фронте (термин, с одной стороны, вроде затушевывал антикрестьянскую направленность действий красноармейцев, а с другой – отражал масштабы угрозы – фронт) было задействовано 21 тыс. бойцов и командиров[453].

На подавление мятежа Н. А. Григорьева (5–15 тыс. бойцов) было брошено 30 тыс. военных[454]. В ликвидации восстания Зеленого (Д. Терпило), под началом которого было до 12 тыс. штыков, в район Триполья – Обухова были направлены пехота, конница, артиллерия и даже использованы корабли Днепровской военной флотилии. Значительные силы понадобились и для обуздания повстанцев под руководством атамана Гончара в Васильковском уезде Киевской губернии (до 8 тыс. бойцов)[455]. Несмотря на то, что другие отряды (Ангела, Орловского, Соколовского, Струка, др.) численно значительно уступали формациям Н. И. Махно, М. А. Григорьева, Зеленого (в основном по несколько сотен человек)[456], и они оттягивали на себя значительные силы Красной армии. После принятия 17 июля 1919 г. Советом рабоче-крестьянской обороны УССР постановления «О подавлении кулацких и белогвардейских мятежей в деревне» к этому делу все шире привлекались отряды ВУЧК (Всеукраинской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и военными преступлениями). Кроме территориальных (губернские и уездные), их отделы создавались на транспорте – железных дорогах, флотах и т. д. В арсенале их функций большое место отводилось карательным акциям.