Украинское движение в Австро-Венгрии в годы Первой мировой войны. Между Веной, Берлином и Киевом. 1914—1918

УБУ, в октябре возобновившая свою работу в Вене, не оставляла попыток добиться увеличения численности УСС. К. Трилевский наметил цифру 5 тысяч, но взять их было неоткуда: большинство добровольцев остались на территории, оккупированной русскими войсками, а вербовать в легион русинов Закарпатья не позволяли венгерские власти[410]. Кроме того, австрийское командование видело в «совершенно необученных украинских добровольцах» лишние хлопоты и планировало временно прекратить вербовку[411]. АОК не преувеличивало: в некоторых подразделениях не было буквально ни одного человека с опытом военной службы на момент прихода в ряды УСС[412]. Присяга императору в качестве бойца ландштурма по-прежнему оставалась непременным условием для добровольцев – только после нее они получали обмундирование и вооружение[413].

Польский историк Ю. Скшипек считал, что до 1917 года УСС «в общем переплетении украинского вопроса не сыграли важной роли», поскольку не предпринимали никаких политических шагов[414]. Это верно лишь отчасти – сам факт существования легиона имел большое символическое и пропагандистское значение. Поначалу многие «эмигранты» скептически относились к УСС: в октябре 1914 года в письме Е. Олесницкому боец легиона жаловался, что венские украинцы считают стрельцов, лежащих в госпиталях, «симулянтами-негодяями»[415]. Украинец-офицер регулярной армии М. Тарнавский, читая о легионе в газетах, считал его «выдумкой Австрии, придуманной для того, чтобы иметь пропагандистский материал среди масс Великой Украины»[416]. Но постепенно ситуация менялась: УСС всячески прославлялись в печати, а пресса регулярно публиковала некрологи и целые списки погибших в боях стрельцов. «Эмигрантские» организации в Вене проводили поминальные богослужения, куда приглашалось «все украинское общество» имперской столицы[417]. Бойцов легиона стали называть преемниками «казацких рыцарей» Мазепы[418], а сражение за гору Маковка – первое столкновение УСС с русскими войсками – сравнивать с легендарной битвой при Марафоне[419]. Как писал один из лидеров УСС, с появлением собственного формирования украинцы стали «активной силой в ряде народов, охваченных военным вихрем»[420]. Предназначение УСС можно было обыграть по-разному: в донесениях командира легиона М. Галущинского в Вену говорилось, что стрельцы отдают «кровь и жизнь» за «горячо любимого императора»[421], а для социал-демократической газеты «Робітничий прапор» они были борцами за «свободу, культуру, демократизм»[422]. Причастности галицийских украинских политиков к разрекламированному легиону завидовали буковинские коллеги и русофильские конкуренты. Н. Василько, стремясь не отставать от галичан, создал на Буковине свой малочисленный легион «гуцульских стрельцов» и всячески стремился приравнять его к УСС[423]. Русофилы на территории, оккупированной русскими войсками, яростно ругали УСС в своих газетах, оправдываясь, что «русским галичанам» не удалось сформировать своего добровольческого подразделения из-за нехватки боеспособных мужчин[424].

Хотя украинские политики всячески подчеркивали свою связь со стрельцами, а те не отрицали, что ориентируются на политиков, первые несколько месяцев войны стороны почти не взаимодействовали. Не последнюю роль в этом играла профнепригодность связующего звена между ними – УБУ. Состав этого органа подбирался по принципу партийной принадлежности и партийного паритета, а не личных способностей, как следствие, туда попали некомпетентные в военных вопросах люди[425]. Представитель АОК, ознакомившись с деятельностью членов УБУ, заключил, что никто из них не понимает, что требуется от военной корпорации[426]. Ситуацию усугубляла постоянная конфронтация внутри управы: противники Трилевского докладывали АОК одно; сам он – другое, и в результате получалась неразбериха[427].

Разрыв между политиками и стрельцами наметился еще во Львове, перед отъездом добровольцев в Стрый, когда никто из идейных вдохновителей создания легиона не пришел их провожать[428]. Стрельцы роптали, что их лидеры в Вене не уделяют им внимания, в том числе руководители «Сокола» и «Сечи» И. Боберский и К Трилевский. На заседаниях УБУ открыто говорилось, что стрельцы «совсем не знают» своего руководства[429]. 6 января 1915 года, в канун Рождества, Боберский первым из политиков преодолел барьер, приехав к стрельцам с подарками и проведя с ними целый день[430].

УБУ, в свою очередь, не поддерживала связи с ГУС, и это стрельцов тоже не устраивало. В обращениях к ГУС они открыто высказывали раздражение склоками политиков[431]. В письме стрельцов К Левицкому говорилось, что ГУС и УБУ «контактируют друг с другом только в торжественные моменты украинской жизни, то есть стоят больше в декоративных, чем в реальных взаимоотношениях друг с другом»[432].