Украинское солнце

Когда все зашли в дом, где, возможно, каждая деталь напоминала о Наташе, покойница лежала в гробу в центре зала. Священник отпевал, тишина, запах ладана. Лишь иногда тихо раздавалось: «Как живая!» Красивая и душа у нее, конечно, красивая, может, там ее посватают за ангела! Смерть сродни рождению: сейчас, как и двадцать восемь лет назад, пришли люди, чтобы посмотреть на нее. Но сейчас Наташа смотреть не может, не хочет… Никто и не обидится.

Наташи больше нет. Неожиданно, но всегда ожидаемо, даже если за грехи, все равно, Господи, несправедливо, даже если ради жертвы – не вовремя и бессмысленно, – вот, сколько тебе эпитетов, смерть! Влад смотрел: женщина, желавшая ему добра, к которой он уважительно обращался тетя Наташа, сейчас бездыханная лежала в гробу-кораблике, ожидая ветра времени, когда руки близких ей людей волной подхватят гроб-кораблик и погонят его в последний путь. Кого винить в ее смерти? Изменилось бы что-нибудь, если каждый чуть-чуть чем-то ей помог, сделал бы так, чтобы она задумалась о своем решении ехать в Москву? Сейчас можно лишь только предположить. Судьба. И теперь уже совсем мало осталось времени до того часа, когда ее замершие глаза под тяжелыми, неподъемными веками вместе c недолюбившим, недоласкавшим молодым телом потонут в бездне небытия. Даже в смерти приходится подчиняться: вынужденно поддаться чьим-то рукам, несущим тебя прочь от дома, от семьи, из жизни. А все оттого, что сном сразила смерть, не дав ничего продумать, потому что молодость успокаивала разум – успеется еще до старости. Бренному телу все равно, где лежать, лишь бы бессмертная душа вознеслась куда ей положено.

Молодости некогда думать о смерти, а если и придет мысль – гонишь ее от себя: дико жить хочется.

35

В кухне плач, его слышно в зале. В прихожей появилась заплаканная Анастасия Павловна, следом за ней Глеб.

–Я тебя никуда не отпущу, – возмущалась мать. Она надеялась, что если будет продолжать стоять на своем, то старший сын изменит свое решение. Но это было не так. Глеб тоже думал, что если будет упорствовать, то вскоре мать сдастся. Никто не сдавался, противостояние длилось вот уже который час.

–Мам, ну почему? – не соглашался Глеб.

–Приедешь ты в Казань, а потом что? Будешь так же, как и я, когда жила в Греции, испытывать все возможные лишения? Где ты там работу найдешь? Пойми, там очень сложно: другая жизнь, другие люди, законы – никому ты там не будешь нужен!

–Конечно, поначалу тяжело будет. Я не спорю! Но потом я, как и ты, приспособлюсь. И это не так далеко, как Греция, – Анастасия Павловна была непоколебима в своем решении. Каждый довод Глеба о безопасности его поездки опровергался ее материнским страхом.

–Ха! А ты думаешь, в Москве мне легче было работать, чем в Греции?! В Москве было еще сложнее, несмотря на то, что находилась я в России. Там конкуренция, слишком много приезжих.

За сына заступился Михаил Евгеньевич.

– Настя, пойми, рано или поздно Глебу придется на что-то решиться, даже если это ему будет стоить того, что он покинет родительский дом. Сейчас он хочет делать то, что приказывает ему его внутренний голос. Он хочет жить там, где ему хочется, и так, как ему хочется. – Анастасия Павловна от этих слов зарыдала еще сильнее. Не этого она хотела услышать. Слова были для нее ядом.

–Мам, я ведь поеду с Пашей, у него там родственники. Мам, ты пойми, здесь будущего у меня не будет! А вдруг в Казани что-то и получится!

Не пройдет и недели, как Глеба выманит в дорогу надежда. Он был счастлив вырваться из родного города на поиски новых. Он искал самовыражения, жаждал выплеска эмоций, адреналина. Ему хотелось умышленно подвергнуть себя испытаниям, обречь на сложные условия жизни, чтобы потом одержать над ними верх и остаться довольным собой. Стремясь одержать победу над угнетающей обстановкой, здесь, в Красном Луче, он метался из крайности в крайность от отсутствия жизненных перспектив. В родном городе кто-то или что-то властвовало над ним: «Спи, спи, спи!..» -шептал голос. Самолюбие же его негодовало, возмущаясь тому, как вероломно его неволили. В мозгу срабатывал предохранитель, и сильный характер не давал раскисать.

Влад проснулся еще ранним утром. Ночь была тревожной: он просыпался от проникавшего сквозь мутные стекла дверей света, дрожавшего от мелькавших силуэтов матери и отца: они собирали старшего сына в дорогу. Когда сумки уже стояли у входных дверей, Глеб поднял из теплой кровати Влада, чтобы попрощаться с ним и оставить свой братский наказ. Влад слушал, прижимаясь к взволнованной груди брата. Он безмолвно повиновался, когда Глеб взял с него обещание слушаться во всем мать с отцом и писать ему письма. Пора! На улице уже стояла ожидавшая машина родителей Паши, на которой друзья исколесили весь Красный Луч в поисках заработка. Застонал замок. Входные двери не успели до конца распахнуться, как из подъезда потянуло холодом и тревогой.

***