Укрощение дьявола

— Мои реликвии. Словарь Джонсона. Первое издание «Словаря английского языка». Он составлен писателем и лексикографом Сэмюэлом Джонсоном в 1775 году. А это так называемый «Королевский календарь», 1812 год. В нем перечислены фамилии видных государственных деятелей Англии. А это первая кантата Россини. Я стащил ее из архивов болонского филармонического лицея, оставив там копию. У меня есть еще очень ценное письмо, написанное в Греции лордом Байроном. Пребывание там было очень грустной элегией. В другой раз я тебе расскажу почему. Все-таки я должен признаться, что до сего дня жалею, что не успел помешать Муру предать огню его письма. С Байроном я был знаком лично, благородный, честный, неуемный: дважды я был в Ньюстедском аббатстве. Насколько я помню, в первый раз у него за столом вино подавали в черепе. Я не нашел это романтичным, чего не могу сказать о Шелли, который тоже пил вино из черепа, чтобы вызвать дух. Не берусь сказать, кого именно, но помню, что дело было поминальным и человек тот уже вошел в историю. Вообще, если бы не ранняя смерть, а Байрон… я могу ошибиться и за давностью лет что-то напутать, умер в возрасте тридцати шести лет, то великий поэт стал бы и великим писателем. Мне импонирует его пессимизм и умение быть безжалостно честным. Он нападал не только на своих врагов, но и на людей, которых он недостаточно высоко ценил. При всей твердости своего характера, он был очень раним и зависим от настроения. Жизнь ему отравляли три вещи: недостаток денег, лень и физические страдания. Он не был самонадеян, но ощущал свою значительность. До сих пор не могу объяснить склонность великих людей верить в бессмертие, вероятно творчество давало талантливому человеку выйти за пределы самого себя. Кто знает, может судьба избавила Байрона от мучительной старческой агонии, в которую был погружен Свифт и которая с каждым днем делалась для него все чувствительнее. Болезни его были неизлечимы, так что ничто не могло улучшить его состояние. Свифту оставалось лишь примириться с тем, что он больше уже не встанет. Помню, как содрогался я при виде его мучений. Есть даже такое понятие — сарказм позднего Свифта. Одно не может состояться без другого. Это многое объясняет. Даже не могу представить, чтобы в таком безутешном положении оказался поэт, а состояние здоровья Свифта было таково, что тело отказывалось ему служить. Впрочем, все многозначно и поэтому были придуманы термины для точного именования понятий. Слова входят в лексическую систему языка и в идеале должны быть однозначными, но подчиняясь грамматическим и фонетическим правилам, термины и слова, которые не являются таковыми, могут переходить друг в друга. Обычно термины определяют кого-то или что-то. Искусство 18–19 веков в тех формах, в каких они тогда мыслились, никогда больше не осуществляться, ибо опосредованная эстетическим духом связь со временем и средой осталась в прошлом, а прошлое отчуждает от нас все, что им полнится. Конечно, термины — относительное определение, хотя они выражены несколько односторонне, все же они помогают понять каким были характер и творчество писателя, не упрощая манеру, направление или склонность, но объясняя их. Вот почему говорят: дендизм Бодлера, Браммела, мнимый аристократизм Бальзака, романтическая тональность романов Вальтера Скотта, реализм Драйзера, шовинизм Вагнера, мистицизм Эдгара По, мистическая символика франкмасонов, идеализм Лейбница, Беркли, абсолютизм Гегеля, провинциализм Ш. Бронте, эротизм Бердслея, сентиментализм Диккенса, символизм Малларме, лаконизм Вальтера, демонизм де Сада, словесная насыщенность Пруста, антиклерикальный риторизм Дидро, пуританство Уилларда, универсальность Бомарше, декадентство Кафки, П. Варлена, Ш. Бодлера, эстетизм Паттера, Уйальда, метафоричность Шекспира, пафос…., он разный бывает.

— У тебя так много старых вещей.

— Я живу прошлым. Знаешь, я уподобил тебя женщине Вальтера Скота.

— Правда?

— Да. Его женщины все одинаковы. Они не знают пламенной страсти, они благородны и сдержаны. Вообще для него женщина — воплощенный долг.

— Вилли, мы хорошо начинаем сегодняшний день.

Сара была очарована голосом Вельзевула и захвачена тем, о чем он говорил. Следует сказать, что он превосходно владел своим голосом — всегда спокойным, мягким и чистым. Часом позже Сара пришла из кухни, где готовила обед, Вельзевул сидел на диване, вытянув ноги: на колени он, как обычно положил подушку, на которой для удобства держал книгу, поэтому руки его были свободны.

— Ты только послушай, ведь как будто про меня написано, — оживился он. — «…чарующая мизантропия и мрачность доказывают, сколь ничтожны деятельность и добродетель, и окончательно примиряют меня с самим собою и моим диваном».

— Лучше включи телевизор. Там показывают массовые волнения в Хабаровске. Десятки тысяч людей вышли на улицы с протестом против Кремля.

— Я не люблю Россию. Там все ложь и обман, — порывисто сказал он.

— Когда ты в последний раз был там?