Укрощение дьявола

Он продолжал рассуждать, а Сара любуясь им и слушая его думала, что предназначенный к умственной деятельности и одаренный талантами, Вельзевул, с его вкусом, глубоким умом и склонностью к высокому стилю, не мог в силу упомянутых качеств, не испытывать влечение к литературе. Такие тонкие впечатлительные натуры предрасположены к искусству. Воодушевление, с которым он говорил передалось и Саре, но ее больше заботили собственные интересы, поэтому, пронзив Вельзевула влюбленным взглядом, она воскликнула:

— О, Вилли! Что говорит твоя душа моей душе?

Он внимательно посмотрел на нее, вдруг стал серьезным и спрашивает:

— Долго придется мне ждать, когда ты узнаешь мою тайну?

— Ах, вот оно что! — вскричала Сара. — Тебе не терпится избавиться от меня! Этого ты хочешь?

— Я хочу только покоя.

— А я хочу заботиться о тебе!

— Успокойся, давай не будем ссориться!

— Ты, значит, терпишь меня. Получается, что я зря потратила время.

— Было же ясно сказано, что я хочу покоя. Что ж, раз ты угадала мое намерение, я готов признаться тебе, что сначала мне не нравилось видеть себя предметом забот какой-то странной женщины, которую я привел в свой дом…

— Можешь поразить меня молнией, можешь распять на снегу, но я уйду от тебя только тогда, когда сама этого захочу!

— Подожди! Дай мне объясниться. Я не успел сказать, что быстро привязался к тебе. Из этого чувства возникает доверие и… словом, в ослеплении своем я даже наделил тебя своими достоинствами. Как мне было не почувствовать прилива благодарности к тебе, видя, что ты стараешься изо всех сил улучшить мою жизнь. Твоя преданность пробудила в моей дьявольской душе мысль, что до конца времен я буду в долгу перед человеком. Однако я забыл о свойственном ему себялюбии, а потому не видел, что все то время, что мы провели вместе, ты думала только о себе.

— А о чем еще я могу думать?

— Дорогая моя, дьявол никогда не будет соблазнен никакой уловкой, идущей от женщины. Хуже всего было то, что мы не могли обойтись без вожделения, непотребства. Пойми, наконец, что женщина, которая навязывает себя мужчине, отвратительна. Меня это нервирует.

— Ах, ты сукин сын! Так ты обо мне думаешь?

— Я думаю о тебе только хорошее. Беда не в том, что я красивый мужчина, а в том, что ты все-таки женщина и при том сумасбродная.

— Если бы не было женщин сумасбродных — кто бы вас мужчин изобличал во лжи!

— Ты сделала из меня воображаемого героя, внушила себе то, чего нет.

— Я достаточно волочилась за тобой, чтобы убедиться, что ты никогда не будешь любить никого, кроме самого себя.

— А вспомни, как ты была скромна и кротка со мной, когда я привел тебя сюда.

— Ответь мне, что все это значит?

— Найди себе на земле мужчину и люби его.

— В земных мужчинах нет ничего оригинального.

— Назови последнее желание, наконец. Неужели ты не хочешь избавиться от меня?

— Скорее ты хочешь избавиться от меня! Разве нет?

— Да, это то, что называется нетерпение дьявола.

— Ведь нужно же было тебе встать на моем пути! — простонала Сара. — Мне просто смешно, как легко ты умеешь найти за мной какую-нибудь вину.

— Ты издеваешься надо мной!

— Я всего лишь хотела жить твоей жизнью, — сокрушенно произнесла Сара.

— Зачем? Дьявольская жизнь не может быть полнее человеческой!

— Признайся, ты влюблен в меня?

— Влюблен?! Это тебе так кажется. Я не могу любить, у меня ни для кого не осталось любви.

— Почему мужчины бояться тех, кто их любит?

— Но часто всего сильнее любят именно тех мужчин, которые сами не хотят, чтобы их любили.

— Как я несчастна! — воскликнула Сара.

— Почему?

— И ты еще спрашиваешь? Я несчастна из-за тебя!

— Я дал тебе все, что ты хотела. Уж будь добра не сердись на это. Послушай, Сара, ты живешь яркой жизнью, стала молодой… Вот уже больше двух месяцев мы живем с тобой в большой дружбе. Так это тянется долго… но я правильно сделал, что… Как странно, что ты чувствуешь себя несчастной. Я не имею обыкновения приближать к себе смертных, для тебя сделал исключение. Жалость к тебе была во мне сильнее предубеждения и заставила меня стать исполнителем твоих желаний.

— И чем все это кончилось! — с усмешкой воскликнула Сара. — Ты не обращаешь внимания на мои слезы.

— Если бы не твое глупое желание обуздать меня! Я многое могу понять. Но чтобы мне, в моем собственном доме, проповедала покаяние женщина! Хотя, чему тут удивляться! Женское коварство страшнее мужского.

— Это становится невыносимым! — запротестовала Сара. — Вечером ты всегда уставший, днем — занят, а утром тебя хватает только на то, чтобы спросить какая погода. Ты очаровал меня ровно настолько, насколько я сама того хотела. Еще скажи, что ты не находил удовольствия в моем обществе!

— Допусти только эту возможность, и ты сразу поймешь, что сама поспособствовала мне поработить твой ум.

— Какое самообольщение!

— Я играл с тобой, как кот с мышью.

— Сравнение указывает на контраст между ними и тут предполагается, что мышь, устав от игры, стала вялой и покорилась коту. Если бы ты не был ослеплен своей силой, ты бы обязательно увидел, что был сам ты мышью с самого начала и до конца.