Укрощение дьявола

22. Весь день Сара утруждала себя гастрономическими поисками, а начала с того, что отправилась в магазин «Dean & Deluka» в Сохо, оттуда в знаменитый «Whole Foods Market». Она привезла домой много исключительно качественных и редких продуктов с оттенком изысканности в выборе и стала готовить обед. После вчерашней ссоры с Вельзевулом она хотела дать ему новое доказательство своей симпатии и преданности, приобщив себя к высокой кухне. Она знала, что запеченные баклажаны с сыром «Мюнстер» и помидорами, твердый Капризный сыр, сделанный в Петалуме, Калифорния, стейк из мраморной говядины, Флербургер, Фриттата с лобстером, сандей «Золотое изобилие», пицца «Luxury», бруклинский чизкейк, мороженное «Blue Bell» и «Haagen Dazs» и шоколад «The Fishermens Wharf» были и будут предметом его восхищения, доставляющем ему наслаждение. Когда Вельзевул бывает в Лондоне, он всегда обедает в ресторане Honky Tonk, который специализируется на американской кухне. Сара приготовила самые необыкновенные и изысканные блюда, которые могли бы восхитить любого гурмана, но старания ее были напрасны: Вельзевул ушел из дома и не возвращался до середины следующего дня. Спрашивать, где он был, она не стала. Она просто посмотрела на него взглядом, который говорил: «Никто не любит тебя сильнее». До вечера она искала с ним встречи, но он был все время занят. Длительное молчание вызвало у нее потерю способности что-либо делать. И действительно, она просто упала духом. Тогда она нашла повод, вполне пристойный и естественный — она сделала чай и принесла ему в библиотеку. Вельзевул не только не улыбнулся, но чуть было не поцеловал Сару из благодарности, — он был растроган, видя, как старается она ему угодить. В результате они оба стали пить травяной чай с мандариновой корочкой. Во время чая они молчали, может показаться странным, но Вельзевул слушал ораторию Гайдна «Сотворение мира» в совершенно неповторимом исполнении Бостонского симфонического оркестра: она так взволновала его, что он не мог говорить, Сара, чтобы не нарушить тишину и видя, как расчувствовался он, тоже молчала: она не могла упасть ему на грудь и ждать, что он ее обнимет, поэтому устремляла на него такие задушевные и содержательные по смыслу взгляды, что Вельзевул не раз терялся от той сердечной пылкости, которыми они были полны. Первый взгляд просто кричал: «Вилли мой»! Второй вызвал у него смущение, он был долгим, смелым и пронизывающим, в нем были стихотворные слова, которые можно было положить на музыку: «Храни меня в сердце своем во имя моей любви к тебе». Третий, его не удивил: «Я твой самый лучший друг». Четвертый поверг его в ужас: «Я безумно хочу тебя». В ее пятом взгляде, который она вперила в него под конец, а он был в пасторальном духе, более эмоционально бедный, строгий, как церковная музыка, короче, в нем были исполненные приятной простоты слова: «Дорогой Вилли, успокойся». Продолжением взгляда была выразительная улыбка. Если бы он мог читать мысли, он дал бы им развитие. Кто как не он искушен в этом искусстве! Итак, улыбка эта при известных условиях была равноценна таким фривольным словам: «Твоя поза — выдуманная условность. Приготовься выдержать борьбу за независимость». Вельзевул понимал, что нет поведения, которое по своему характеру может называться «нравственным» или «безнравственным», ибо в каждом обществе, в каждой социальной группе приняты свои представления о хорошем и плохом. Отсюда, однако, не следует, что человек имеет право нарушать моральные нормы, но найдите хоть одного человека, который формирует свое отношение к другому человеку исходя из моральных норм. Не найдете! То, что Сара так настоятельно от него требует, никогда не будет исполнено, хотя бы потому, что Дьявол всегда был и будет господином, а не рабом чувств. Сара не раз говорила ему: «Будь здоров, друг людей и покровитель искусств»! А Вельзевул с его философским складом ума и с его широким художественным вкусом достаточно разбирался в музыке, живописи, литературе, архитектуре, и поэзии. В теле человека ему огромное удовольствие доставляло нарушать законы и все правила: с непринужденностью и отчаянной решительностью он творил беспорядки. Но то, что он позволял себе, было запрещено людям. О них он говорил: «Мораль — это отличная цепь, которой люди должны быть скованы». Именно поэтому он сдерживал Сару, готовую вырваться за пределы всяких человеческих границ.

— Что ты ищешь на карте? — спросила Сара, довольная тем, что Вилли больше не сердиться на нее.

— Я смотрел на маленькую точку в Тихом океане, знаешь, эта точка обозначает остров Питсарн. Я не чувствую себя в состоянии выразить свой восторг. Это вовсе не потому, что я устал, хотя мысли требуют свежих чувств. Время, которое я провел там, было волшебным.

— Расскажи об этом острове, пожалуйста.