Укрощение красного коня

— А эти? — показал Зайцев на маленькие зеленые пятнышки.

— Сравнительно спокойные. Тут, товарищ Зайцев, нос высунуть некуда, чтобы не шмальнули. Только каким боком у ленинградского ГПУ здесь интерес? Мы‑то подкреплению рады! — тотчас заверил он, и вполне искренне.

— Видите ли. Я не совсем из ГПУ. Уголовный розыск, — честно объяснил Зайцев. — Нас просто слили с ГПУ недавно, поэтому…

Он не хотел говорить «путаница» — чего доброго разозлишь Емельянова. Такие типы не любят, когда другие ошибаются.

— …Работаем под одним знаменем, — обтекаемо выразился Зайцев. — И ведомство общее, и документы.

Повисла, как он и опасался, пауза. Болтать об областях «пораженных» и «сильно пораженных» перед посторонним товарищу Емельянову явно не полагалось.

— Понятненько, — протянул он. А взгляд его уже переменился: захлопнулся с лязгом. — Преступничка, значит, ловите. Далековато ж вы заехали.

— У преступников нет границ. И у правосудия тоже, — несколько высокопарно ответил Зайцев. Но увидел, что Емельянов понял правильно: в глазах под бровями, тоже смастеренными из барсучьего волоса, мелькнула признательность. Настороженность не ушла — но и злобы Зайцев не заметил. Пока, во всяком случае. Оба поняли правила игры. Оба с ними согласились. Рот на замке был в них важным пунктом.

— Поможем, чем можем, ленинградскому угрозыску, — заверил Емельянов, потряхивая Зайцеву руку на прощание. Рука его была не потной, как можно было опасаться, судя по зною в окне и запахам в кабинете, а сухой и сильной. — Вы где, кстати, устроились?

Выслушав, покачал головой.

— Ладно, разберемся. — Он снял трубку. — Здесь немало демобилизованных красноармейцев с семьями разместилось. Есть у меня даже на примете люди. — Сделал вид, что припоминает, думает. — Вот Патрикеевы хотя бы.

«Стукачки, значит», — без злобы подумал Зайцев. Это тоже входило в правила игры. И он не возражал против желания товарища Емельянова держать, так сказать, глаз на приезжих.

Емельянов задал вопрос другому концу провода. На том конце, видимо, уже нашли адрес, потому что Емельянов ответил:

— Записываю.

И чуть отведя трубку от рта — Зайцеву:

— Дорогу нарисовать?

— Спрошу у прохожих.

Емельянов кивнул.

Зайцев поблагодарил за все, за бумажку с адресом особенно. Они еще раз пожали друг другу руки.

Зою он нашел на ступеньках лестницы: она сидела, положив голову на колени. Тотчас выпрямилась.

Красно‑розовая амеба не выходила у Зайцева из головы. «Сильно пораженные террористической активностью».

— Ну что? — спросила Зоя.

— Все в порядке, — заверил ее Зайцев. — В полном порядке. Мирный край. Житница страны.

— Они так быстро разобрались? Это были хулиганы? Просто пьяные хулиганы?

Зайцев вздохнул.

— Давайте сюда ваш чемодан.

Глава 9

Зайцев не проснулся даже — потому что липкую непрочную дрему нельзя было назвать сном, — а просто будто вынырнул из горячего киселя.

Вокруг была идеальная непроницаемая темнота. И духота. Простыни липли. Зайцев с отвращением сбил и затолкал простынь ногами на самый край кровати. Его раздражало все: и колючая вата в висках, и сухость во рту, и черный квадрат на том месте, где ленинградцы в мае и июне видят всегда светлое небо.

И жара, жара. Тело было каким‑то слабым. Он перевернулся на бок. Снова закрыл глаза. Но поневоле — слушал ночные, не городские звуки. Какое‑то потрескивание, уханье, шорохи. Постепенно стала видна занавеска, которой отгородили его угол в доме Патрикеевых — «хороших людей», на постой к которым их отправил товарищ Емельянов, начальник местного НКВД.

Проявились стены, пол. Сонные дыхания за занавеской отчетливо распались на два: мужское похрапывание принадлежало хозяину, тихое — его жене. Зои слышно не было — то ли не спала, то ли спала тихо. В темноте невозможно было понять, полночь или дело к рассвету. Зайцев понял, что и это его тоже злит.

«Как это можно так вообще», — сердито пробормотал он. Под «вообще» и «так» подразумевались темная ночь, жара, юг. Как будто кому‑то пришло в голову нарочно такое устроить.

Он спустил ноги с кровати. Пол хотя бы был прохладный. Теперь уже глаза привыкли к темноте. Стало видно, что ночь — лунная, а на комоде белеет восковая свеча в латунном подсвечнике. Рядом Зайцев нащупал коробок. Повис оранжевый шар света. Дышать стало легче.

Зайцев, как был, в трусах, бесшумно прошел босиком, отогнул занавеску — в большой темной комнате видны были только темные массы предметов. Накрахмаленные подушки в темноте казались синими. Зайцев иронически отметил черную круглую шапку на одной: кот.

Угол для Зои тоже был отгорожен занавеской, висевшей где‑то в темноте; может, правее, может, левее. Спящее дыхание Патрикеевых не шелохнулось. Зайцев увидел, что ему надо было. Осторожно поставил свою свечу обратно за занавеску, чтобы ненароком не разбудить спящих. Выскользнул опять, с легким ужасом ощущая собственную наготу, проделал в темноте бесконечный путь до стола, схватил кувшин с водой и там же лежавшую книгу. Нырнул обратно.