Укрощение красного коня

В один миг Патрикеева, выронив полотенце, запрыгнула обратно за занавеску. Зайцев судорожно обернулся простыней. В окно било пронзительное, не северное утро. Рука опасливо поставила за занавеску кувшин с водой, нога придвинула тазик. Зайцев смущенно пробормотал: «Спасибо», поднял с пола полотенце.

Пощупал щетину. Крикнул за занавеску:

— Извините, у вас миски неглубокой не найдется?

Мыло, кисть, бритва болтались в полупустом сидоре.

— Найдется, найдется, — быстро пропела Патрикеева.

Зайцев послушал ее торопливые шаги — она каталась туда‑сюда по комнате. Двигала ящиками, поскрипывала дверцами. И бормотала:

— Где же тут мисочки такие?.. Вроде бы видела… Только где? Валя, ты мисочки здесь такие не видел? — Хозяин пробормотал что‑то неразборчиво. — А я вроде видела. Но где?

Содержание этого диалога несколько озадачило Зайцева. Но не слишком — не успело. Просунулась рука с жестяным ковшиком.

— Подойдет?

Зайцев ответил:

— Годится, спасибо.

Когда он вышел, все уже сидели за столом. Сам «хороший человек» Валентин Патрикеев — молодой и в кудрях, но, несмотря на молодость, уже немного располневший: над краем партийной толстовки нависал зарождающийся второй подбородок. Напротив него Патрикеева — быстрая, по‑среднерусски круглолицая, крутобокая, круглоглазая. И Зоя — она была немного бледна и сидела излишне прямо.

— Прошу — завтракать! — пропела Патрикеева.

— Прошу, прошу, — приветливо двинул стулом, переместил газету хозяин.

Поганый кошак вертелся тут же.

У ножки стула Зайцев заметил телячий портфель: хозяин убегал на службу.

И чулки.

Заграничные, шелковые. Совсем как Зоины. Вот только обтягивали они крупную твердую ногу Патрикеевой. Хозяйка перехватила взгляд гостя, со стуком убрала ногу под стол, под холщовую скатерть.

Зайцев вернул Зое книгу.

— Простите, одолжил.

Она кивнула. Положила книгу рядом. Хозяин тотчас макнул глаза.

— Вы читали «Тихий Дон»? — оживленно завязал разговор Патрикеев. У него был голос опытного выносливого болтуна: слова сыпались как горошины. — Как вам понравилось?

— Интересное произведение, — обтекаемо высказался Зайцев, садясь. Что Патрикеев намерен докладывать о каждом их слове и шаге прямо товарищу Емельянову, он не сомневался; для того их с Зоей и поселили не в какой‑нибудь Дом колхозника или общежитие, а в этот хорошенький маленький домик. Зайцев только не знал — один ли Патрикеев или и жена его тоже. А впрочем, без разницы.

— В прессе была дискуссия, — вкрадчиво продолжал Патрикеев. Безличная манера, привившаяся на собраниях в Ленинграде, похоже, в Новочеркасск этот новый стиль тоже успел дойти: «есть мнение», «бытуют представления», «слушали», «постановили». Зайцев сразу оглох ко всему, что Патрикеев сказал, говорил и только намеревался сказать, и придвинул к себе тарелку с кашей.

Патрикеев вещал.

— Да, любопытно, — только и вставлял Зайцев изредка, отталкивая ногой кота — тот крутился под столом среди ног, выпрашивая подачку.

— Любопытно, вы находите? А я не понимаю, как это: если есть подозрения, что товарищ Шолохов совершил литературное воровство, плагиат, то эти подозрения должны быть вынесены на партийное обсуждение!

— Вот вы скажите ваше мнение! Вы культурный товарищ из Ленинграда! — встряла Патрикеева.

— Товарищ Патрикеева преподает русский язык и литературу в местной школе, — сдавленно подала голос Зоя.

Зайцев поднял на нее взгляд от тарелки.

— Я в литературе не разбираюсь, — пожал плечами Зайцев.

— Но вы же читали? — пристал Патрикеев. — В прессе поднимался вопрос относительно товарища Шолохова, что…

Но в этот момент Зоя резко встала, «извините» — и стремительно вышла из‑за стола. Ринулась сквозь сени. Хлопнула дверь.

— Что такое? Что такое? Что я сказал? — засуетился Патрикеев. А глаза — забегали.

— Одну секундочку. — Зайцев поднялся.

«Хорошие люди» не двинулись с места, только посмотрели друг на друга. «Оба стучат», — сделал вывод Зайцев.

Еще в сенях он услышал нутряной звук. А когда выглянул во двор, Зоя уж отплевывалась, утирала губы тыльной стороной ладони.

— Не смотрите, — сердито приказала она. А потом стала приминать траву носком туфли с бантиком. Вернее, не траву, а что‑то в траве.

— Зоя, перестаньте…

— Я в порядке.

— Вам плохо. Вы явно больны.

— Мне хорошо. С чего вы решили… Мне — хорошо!

Ему пришлось посторониться. Зоя, не глядя на него, вошла в дом.

Теперь она в самом деле выглядела лучше — порозовела, оживилась. Зайцев решил, что уже в конторе НКВД сбагрит ее куда‑нибудь. Под предлогом липового задания. Сделать и напечатать выжимку какого‑нибудь толстого скучного тома или местных газет за неделю. Пожалуй, газет правдоподобнее. В трех экземплярах.

Найдя решение на сегодня, он повеселел.

Снова опустил ложку в кашу.

— Вы сейчас куда? — не удержался Патрикеев.

— В НКВД, — с оттенком удивления ответил Зайцев.

Патрикеев кивнул. Но успел глянуть на жену.

Ушел на службу Патрикеев.

Патрикеева, увидев, что Зайцев потянулся за кепкой, тотчас накинула на плечи шаль.

— Я вас провожу!

Но и это не испортило Зайцеву настроения. Он правда думал начать день с визита в НКВД: уладить питание — выправить карточки в местную столовую.