Укрощение красного коня

Выбрасывая сухие стройные ноги, гордо выгибая крепкую шею с маленькой головой, распушив хвост, лошадь несла прямо сидящего всадника. Словно сама понимала, что они сейчас красивы, слиты в одно торжествующее целое, что все взоры сейчас обращены на них и все — любуются. И ликовала, как человек.

Зайцев видел, как смотрит на Журова Артемов — умиленно и гордо.

И как смотрит тот, другой.

И сам смотрел. Смотрел на гарцующего Журова. Чеканное лицо, ладонь у виска замерла в военном салюте. И поневоле видел бесконечные шеренги, горошины касок, сомкнутые дисциплиной и общим восторгом. Блеск погон и орденов. Знамена. Зубцы кремлевской стены. Рты, раскрытые в крике «Ура, победа!». И с усилием отогнал это внезапное видение.

Журов осадил коня прямо перед ним. Лошадь опять встала как влитая.

Глаза Журова смеялись.

— Ясно вам? Товарищ штатский?

И пустил лошадь танцующим, мерным шагом.

Вот бы сейчас пригодилось умение делать дебильное лицо, как Нефедов, мысленно пожалел Зайцев. Но решил попытать шанс своими скромными силами.

— А что, — вдруг окликнул он Журова вполголоса, — он правда носит корсет? Артемов?

— А это его личная жизнь, — легко отрезал Журов. Мерно отстукивали ритм копыта — безупречно, правильно. Словно метроном. Ток‑ток, ток‑ток.

— Ну не знаю, — как будто самому себе пробормотал Зайцев, но так, чтобы Журов ясно слышал. — Личная жизнь, она очень на всю остальную влияет.

И вдруг мерный ритм сбился, лошадь сбилась с ноги.

Всего на миг. Но Зайцев заметил это. А в следующий Журов уже восстановил контакт.

— Чушь, — отрезал он. — Бабьи сказки.

У ворот он легко спешился. Вернул повод хозяину. Тот ревниво поспешил увести коня, как загулявшую на танцах подругу.

— Вы глупости всякие по коридорам собираете, товарищ Зайцев. — Журов уже справился с раздражением и говорил теперь холодно, строго, как военачальник с низшим по званию. — И самое глупое — их зачем‑то повторяете. Привет вашей Золушке!..

И быстро ушел туда, куда уводили лошадей, — в полумрак конюшен.

* * *

Зайцев остановился у двери. Увидел полусмытые детские имена на косяке. Теперь он замечал их всякий раз. Отошел, как будто там висело привидение.

Ужин закончился, грязная посуда громоздилась в медном тазу — ждала нагретой воды.

Зоя сидела за столом, в уютном круге, который отбрасывал оранжевый абажур. Читала сочинение товарища Шолохова. Патрикеевы занимали свои обычные места. Он — с газетой. Она — с книгой в мраморного цвета переплете: «Что делать?».

Слышно было, как в ночное окно с другой стороны стукаются сухими головами мотыльки. Зайцев готов был спорить, что занята книгой только Зоя — Патрикеевы всего лишь делали вид, что читали. Навострив уши.

Он поборол искушение поставить беглые туфли прямо на стол перед Зоей. Туфли оттягивали карманы.

— Товарищ Соколова, не хотите ли пройтись? Жара спала. Воздух дивный, — пригласил он.

Зоя молча заложила страницу, потянулась за шалью в цветах. Ядреной, не городской — не ленинградской. Такой шали не могло быть в чемодане у служащей Смольного.

— Не хочет. — Патрикеев опустил газету, Зоина рука с шалью недоуменно замерла — взгляд остановился почему‑то на газете. Патрикеев тряхнул листом. Его жена показала глаза поверх своей книги.

— Темно уже. И вы, товарищ Зайцев, не хотите. В темноте всякое бывает.

— Мошки, комары, — пояснила Патрикеева.

— Нельзя? — Зайцев старательно убрал из голоса раздражение и вызов. Оставил только удивление.

— Не рекомендуется.

— Что ж, — пожал плечами Зайцев. — Мошки — это серьезно.

Зоя недоуменно глянула Зайцеву в глаза, но выпустила шаль. Взяла «Тихий Дон». И Патрикеев снова отгородился газетой.

* * *

Утром отделаться от Патрикеевых было куда легче.

Зайцев улучил момент, когда Патрикеева вышла с тазиком какой‑то каши — «кормить кур».

— Пора, товарищ Соколова, — решительно распорядился он.

— Вы куда? — высунулся из‑за занавески хозяин. Его полные плечи облегала майка, на подбородке была рождественская пена. — Час ранний.

«Посоветовать ему прорезать в занавеске дырки, что ли, — подумал Зайцев. — И в газете тоже». Оптимистично отозвался:

— Служба зовет! А вас — не зовет?

— Вы бы жену мою подождали! Она вот‑вот вернется! — засуетился наблюдатель. — Она с вами сходит! Вдруг вы заблудитесь.

— Дорогу я выучил, не беспокойтесь!

И он почти вытолкал Зою в дверь. За руку быстро протащил ее через двор до самой калитки. И только на густо‑зеленой улочке — по обеим сторонам сады и заборы — заметил, что на Зое просторная ситцевая блузка и широкая юбка.

Зоя поймала его взгляд и закрыла живот углом шали с длинными кистями.

— Вам не нравится моя одежда?

Наряд Зои был странен, но, видимо, дура все‑таки послушалась ветеринара и не «затягивалась». Зайцев вздохнул.

— Нравится. Живенько. Дачный стиль. Идемте.

— Куда?

— В ГПУ. Вы же слышали.

Он решил, что сам отведет ее — убедится, что там ее пристроят где‑нибудь с пишмашинкой и горой никчемной работы.

— Туфли ваши, кстати. — Он вынул из кармана одну, потом другую.

— Они не мои! — всполошилась Зоя. И тут же приказала строго: — Верните их.

Улица шла на подъем, и Зоя чуть отдувалась. На верхней губе появилась испарина.