Читаем Укрощение повседневности: нормы и практики Нового времени полностью

Невозможно, правда, узнать, какой отснятый материал остался за кадром. Нельзя также не заметить, что у ведущего есть определенные предпочтения относительно его респондентов: он склонен разговаривать с возрастными, опытными собеседниками, способными к рефлексии, похожими на тех, кого он приглашает на свою программу «Познер». Диалог с такого рода личностями позволяет узнать их суждения не только о современности, но и об истории, к которой автор любит обращаться в поисках истоков существующего положения дел. Другими словами, природа телевидения не позволяет избежать форматирования исходных данных, все того же «укрощения» повседневности.

Несмотря на это, интервью, зафиксированные в проекте Познера, безусловно, являются важным источником для устной истории, в том числе истории повседневности. В совокупности собранные материалы содержат в себе так ценящиеся сейчас представления отдельных людей об эпохе Второй мировой войны, о послевоенных десятилетиях, о начале XXI века, наконец, о них самих как представителях этих периодов. Кроме того, в проекте фиксируется не только историко-культурная память, но и современная жизнь (в этом плане показательна серия о Новом Орлеане, снятая в 2006 году, почти через год после урагана «Катрина»).

Второй нарративной инстанцией в фильмах является фигура автора, о специфике которой уже говорилось выше. Его «серьезное» повествование соседствует с трикстерством Урганта, взглядом камер, оригинальной музыкой, написанной дочерью Познера – Екатериной Чемберджи, монтажными и другими приемами (анимационными заставками, картой с маршрутом и пр.). Познера также волнует не только современность, но и прошлое: он вспоминает сам, прибегает к экскурсам в историю, в том числе с помощью кинохроники, фотографий, цитат из документов и книг. Его работы, несомненно, являются источником информации и о самом авторе, о его мировоззрении и повседневных практиках.

Как мы видим, точки зрения в фильмах очень разнообразны. Это разнообразие, а также уже упомянутое отсутствие однозначных ответов на поставленные вопросы отличает травелоги Познера от «туристических» трэвел-передач: здесь повседневность подается как сложное, проблемное явление, не передаваемое с помощью стереотипных суждений.

На пересечении рассказов респондентов и автора и возникает образ той или иной национальной/локальной культуры. Какие же структуры повседневности становятся предметом изображения? В словах самого Познера отчетливо проявляется стремление показать культурную, в том числе социальную и кулинарную жизнь стран[721]. Действительно, большое место в фильмах занимают эпизоды, посвященные блюдам и напиткам (винам, пиву), которые, судя по всему, по мнению автора, как нельзя лучше отражают специфику любой культуры. Участие в приготовлении блюд, которые далее поедаются за одним столом с хозяевами, является одной из характерных черт проекта Познера. В отличие от «туристических» трэвел-передач, ограничивающихся дегустацией кушаний, автор словно проходит обряд инициации, проникновения в иную культуру.

Также Познер обращает внимание на некоторые культурные достижения стран, например на английскую рок-музыку, итальянскую моду, французское кино и т. д. Однако гораздо больше его интересует социальная жизнь: устройство и атмосфера городов (больших и небольших, центральных и провинциальных), деятельность социокультурных институтов (семьи, системы образования и здравоохранения, полиции, армии, тюрьмы, мэрии, рынка), межличностное и межкультурное взаимодействие, праздники, формы проведения досуга и т. д. И вновь ведущие испытывают все на себе, посещая соответствующие учреждения или встречаясь с соответствующими людьми и доверившись главному в фильмах источнику информации – интервью.

Итак, мы увидели, насколько специфическим и сложным оказывается репрезентация/конструирование повседневности в фильмах-путешествиях Познера. В заключение поразмышляем над вопросом: а на кого направлено это своеобразное повествование? Время от времени складывается впечатление, что Познер снимал эти фильмы «для себя» – чтобы снова пережить одни воспоминания и искоренить другие, преодолеть свои фобии, лучше узнать другие страны, их историю и современность. Несомненно, это проект не для иностранного зрителя (характерно, что большой общественный резонанс возник в русскоязычной среде в Израиле относительно «Еврейского счастья»), но для российского.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги