Укрощение повседневности: нормы и практики Нового времени

Постепенно авторы начинают приспосабливать свои советы к потребностям самых разных читателей. Слово «секретарь» в названии большинства эпистолярных пособий могло означать как обращение к лицам, ответственным за ведение переписки людей самого разного ранга (например, одно из самых известных пособий начала XVII века «Французский секретарь» Натаниэля Адама[290]), так и предложение заменить реального секретаря для тех, кто не мог себе его позволить, вплоть до наименее искушенных читателей вроде «хорошо образованных девиц», «дабы придать смелости выучиться писать», как в еще одном издании с тем же названием, вышедшем анонимно[291]. Подобные эпистолярные пособия, рассчитанные на довольно широкий круг читателей (от тех, кто не очень хорошо владеет риторикой, до тех, кто вовсе не имеет классического образования), наделяют эпистолярные практики статусом повседневных и при этом регламентируют их. Но что именно в эпистолярной коммуникации нуждается в этой регламентации, по мнению авторов? Связаны ли сами характеристики переписки, которые нормируются подобными сочинениями, с повседневностью? Обратив внимание на изменения значимых характеристик писем, мы можем увидеть, какими значениями наделяется повседневность и как написание писем обозначается в качестве повседневной практики.

Авторы письмовников предполагают, что письма требуется писать даже тем, кто плохо знает, как правильно адресовать их своему родственнику[292], что, безусловно, говорит о том, что переписка превратилась в широко распространенную форму общения. Вместе с тем сама необходимость объяснять, как правильно составить и подписать письмо, выдает непривычность и чуждость эпистолярного опыта для основной аудитории письмовников. Эпистолярное общение всегда представлено в них как элемент чужой повседневности, не свойственной образу жизни читателя, но при этом достаточно значимый и ценный в его глазах, чтобы он стремился сделать эту практику частью своего повседневного опыта. И характеристики писем и переписки в существенной мере зависят от того, частью какого именно чуждого повседневного опыта они представлены в тексте.

Исследователи не раз отмечали, что в конце XVI – первой трети XVII столетия письмовники переориентируются с античных и гуманистических образцов на придворную культуру, начиная предлагать все больше примеров и правил написания писем, которые имели хождение при дворе[293]. Эта новая модель письма предполагала и переопределение эпистолярного опыта как элемента повседневности. Если предыдущие пособия, ориентировавшиеся на Античность, делали главной характеристикой обыденного опыта древних (а вслед за ними и гуманистов) его «литературность», пропитанность риторикой и правилами построения речи, то в новых письмовниках основной чертой поначалу оказывается принципиальная иерархичность придворного сообщества, накладывающая отпечаток на любые практики и высказывания. Человек, для которого жизнь при дворе является повседневной рутиной, прекрасно умеет ориентироваться во всех тонкостях общения, связанных с титулами, должностями, возрастом, семейным статусом и т. п. В предлагаемых читателю инструкциях и примерах писем знание композиции все с большей очевидностью вытесняется советами о том, как правильно написать письмо тому или иному адресату. В «Секретаре секретарей», который начал издаваться в 1610 году как обновленная версия упомянутого выше анонимного «Французского секретаря» и выдержал несколько переизданий, эти вопросы становятся единственным предметом наставлений автора:

Следует понимать, что письмо есть не что иное, как разговор с тем, кто отсутствует. Но поскольку он не может услышать слов из‐за удаленности мест, следует в письменной форме изложить ему все то, что требовалось бы сказать в его присутствии. Посему в соответствии с поговоркой «каков сан, таков и почет» можно начать письмо следующим образом. Если вы пишете знатному человеку – Монсеньор. И это слово всегда должно предшествовать первой строке. Равным образом, если вы пишете королю, отдельной строкой должно стоять – Сир, а если королеве или принцессам – Мадам. Если это ученый, военный или сколько-нибудь знатный человек – Месье[294].