Читаем Укрощение Рики (ЛП) полностью

В этот момент изнутри донеслись недвусмысленные звуки секса: стоны блонди, и тут же… низкие, хрипловатые вскрики командора. Впервые за долгие годы Катце всерьез разозлился на Ясона. Он понимал, что как хозяин дома, тот имеет право заниматься всем, чем заблагорассудится, и всё же было слишком жестоко вот так, без зазрения совести, совокупляться с командором. Блонди не мог не знать, что Рики пристально следит за каждым его шагом, теряясь в догадках, что происходит. Или он решил так изощренно наказать своего пета? Но, если судить по звукам, Ясон получал от соития с командором неподдельное удовольствие.

— Вот ублюдок! — прошептал Катце.

— Может, не стоит говорить об этом Рики? — предложил Аюда.

Фурнитур покачал головой.

— Он в любом случае скоро сам всё узнает. Просто в голове не укладывается… — Снова нахмурив брови, он замолчал и разочарованно вздохнул. Нет, Ясона невозможно понять! Особенно если вспомнить, кто такой командор и что случилось с его братом, Анори. Катце задумался. А что, если… все эти обстоятельства как-то связаны? Возможно, Ясоном движет застарелое чувство вины?

Но каковы бы ни были мотивы блонди, одно не вызывало сомнений: он прекрасно проводил время в объятиях командора. В противном случае он бы так не стонал. С другой стороны, Катце понимал, что ему не по чину судить хозяина. Годы службы у блонди приучили его не давать воли чувствам и подчиняться без сомнений и колебаний. И теперь, отбросив в сторону эмоции, он напомнил себе, что Ясон — полновластный господин в своем доме и это его право — делать в спальне, в душе или где угодно всё, что он сочтет для себя уместным. Он — блонди, и этим всё сказано. Кто такой Катце, чтобы подвергать критике его решения?

— Катце, — набрав в грудь воздуха, начал Аюда. Ему очень не хотелось поднимать эту тему, но хозяин не оставил ему выбора. — Ясон… велел тебе передать, чтобы ты наказал Тому.

Фурнитур удивленно вскинул брови.

— За что?

— Он… пролил на хозяина вино. Именно поэтому Ясону и пришлось идти в душ.

— Охренеть! — Катце не сдержал легкую улыбку — он бы не отказался посмотреть, как блонди утратил свое элитное хладнокровие на глазах у высокого гостя…

— Тома должен получить пятнадцать или двадцать ударов по незащищенному телу, — добавил телохранитель.

Катце молча кивнул. Такого сурового приговора он не ожидал.

— Я понял, — ответил он и повернулся, чтобы уйти.

Внезапно Аюда положил руку ему на плечо и прошептал:

— Пусть будет пятнадцать.

Фурнитур снова улыбнулся — он бы в любом случае ограничился пятнадцатью ударами, но заступничество Аюды выглядело донельзя трогательно. Катце тут же заподозрил, что на его глазах завязываются новые романтические отношения.

— Ты же понимаешь, что Тома модифицирован? — прошептал он в ответ.

Телохранитель улыбнулся.

— Для меня это роли не играет.

— Хм-м-м… — Катце снова улыбнулся и подмигнул Аюде. — Передать ему… что-нибудь от тебя?

— Нет. То есть, да, пожалуйста. Спроси его, не хочет ли он искупаться со мной в бассейне сегодня вечером.

— Искупаться, да? — Катце расплылся в широкой ухмылке. — А плавки надевать обязательно — или по желанию?

Телохранитель в шутку двинул его кулаком в плечо.

— Исчезни!

— Эй, потише! А то убьешь посланца.

Катце демонстративно скривился и, потирая плечо, вернулся в зал. Завидев фурнитура, Рики тут же вскочил на ноги.

— Ну что, выяснил? — едва дыша, спросил он.

Лицо Катце сделалось серьезным, и он ответил не сразу, обдумывая, как лучше преподнести монгрелу дурную весть.

— Ох, бля! — Рики внимательно посмотрел на фурнитура, и лицо его вытянулось. — Ты же надо мной стебешься, правда?

Катце вздохнул и покачал головой.

— Нет.

— Что это значит?

— Они там… вместе.

— Они… — Монгрел замолчал, не в силах поверить тому, что услышал. — Ты хочешь сказать, они вместе… пошли в душ? — В глазах его разгоралось опасное пламя, а голос стал низким и жестким, как наждак.

— Боюсь, что да.

— То есть, они там… трахаются?

Катце только и сумел, что кивнуть.

— Вот брехло поганое! Блядь!

Рики пришел в такое бешенство, что принялся в исступлении дергать свои цепи, пытаясь вырваться на свободу.

— Тише! — попытался успокоить его Катце. — Ты себе руки вывернешь.

— Я, на хрен, замочу этих козлов! Обоих! — заорал монгрел в ответ. Ярость настолько ослепила его, что, имей он хоть малейшую возможность, он бы осуществил свою угрозу прямо на месте.

— Молчи, Рики! Если он тебя услышит…

— Да мне пофиг, слышит он или нет! Пусть послушает! Лживая тварь, живодер, сволочь!

— Рики! — Теперь Катце встревожился не на шутку — монгрел метался и гремел цепями, как безумный, а на его запястьях уже показалась кровь. — Ладно тебе. Послушай, успокойся! Пожалуйста, Рики!

Услыхав шум и крики, из кухни выбежали Тома и Таи. Вместе с Катце они попытались усмирить разбушевавшегося пета.

— Пустите меня, мать вашу за ногу! — орал тот.

— Рики! — взревел неожиданно вошедший Ясон. — Прекрати немедленно!

На миг монгрел замер истуканом и уставился на блонди — того привлекла в зал устроенная петом суматоха, и он даже не успел как следует вытереть волосы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Метафизика
Метафизика

Аристотель (384–322 до н. э.) – один из величайших мыслителей Античности, ученик Платона и воспитатель Александра Македонского, основатель школы перипатетиков, основоположник формальной логики, ученый-естествоиспытатель, оказавший значительное влияние на развитие западноевропейской философии и науки.Представленная в этой книге «Метафизика» – одно из главных произведений Аристотеля. В нем великий философ впервые ввел термин «теология» – «первая философия», которая изучает «начала и причины всего сущего», подверг критике учение Платона об идеях и создал теорию общих понятий. «Метафизика» Аристотеля входит в золотой фонд мировой философской мысли, и по ней в течение многих веков учились мудрости целые поколения европейцев.

Аристотель , Аристотель , Вильгельм Вундт , Лалла Жемчужная

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Античная литература / Современная проза
Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов
Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов

Новая книга знаменитого историка кинематографа и кинокритика, кандидата искусствоведения, сотрудника издательского дома «Коммерсантъ», посвящена столь популярному у зрителей жанру как «историческое кино». Историки могут сколько угодно твердить, что история – не мелодрама, не нуар и не компьютерная забава, но режиссеров и сценаристов все равно так и тянет преподнести с киноэкрана горести Марии Стюарт или Екатерины Великой как мелодраму, покушение графа фон Штауффенберга на Гитлера или убийство Кирова – как нуар, события Смутного времени в России или объединения Италии – как роман «плаща и шпаги», а Курскую битву – как игру «в танчики». Эта книга – обстоятельный и высокопрофессиональный разбор 100 самых ярких, интересных и спорных исторических картин мирового кинематографа: от «Джонни Д.», «Операция «Валькирия» и «Операция «Арго» до «Утомленные солнцем-2: Цитадель», «Матильда» и «28 панфиловцев».

Михаил Сергеевич Трофименков

Кино / Прочее / Культура и искусство
Алов и Наумов
Алов и Наумов

Алов и Наумов — две фамилии, стоявшие рядом и звучавшие как одна. Народные артисты СССР, лауреаты Государственной премии СССР, кинорежиссеры Александр Александрович Алов и Владимир Наумович Наумов более тридцати лет работали вместе, сняли десять картин, в числе которых ставшие киноклассикой «Павел Корчагин», «Мир входящему», «Скверный анекдот», «Бег», «Легенда о Тиле», «Тегеран-43», «Берег». Режиссерский союз Алова и Наумова называли нерасторжимым, благословенным, легендарным и, уж само собой, талантливым. До сих пор он восхищает и удивляет. Другого такого союза нет ни в отечественном, ни в мировом кинематографе. Как он возник? Что заставило Алова и Наумова работать вместе? Какие испытания выпали на их долю? Как рождались шедевры?Своими воспоминаниями делятся кинорежиссер Владимир Наумов, писатели Леонид Зорин, Юрий Бондарев, артисты Василий Лановой, Михаил Ульянов, Наталья Белохвостикова, композитор Николай Каретников, операторы Леван Пааташвили, Валентин Железняков и другие. Рассказы выдающихся людей нашей культуры, написанные ярко, увлекательно, вводят читателя в мир большого кино, где талант, труд и магия неразделимы.

Валерий Владимирович Кречет , Леонид Генрихович Зорин , Любовь Александровна Алова , Михаил Александрович Ульянов , Тамара Абрамовна Логинова

Кино / Прочее