Укрощение рыжего чудовища

Варя не сразу сообразила, о ком речь. А когда поняла…

– Кого?! – задохнулась она от возмущения. – Коля!

– Что, Коля? Тридцать с гаком уже Коля. И не ори на старшего брата.

Но ей были уже до фонаря все его возражения.

– Не смей, слышишь! Не смей говорить мне о нём! Мне нет до него никакого дела! И тебе тоже нет до него дела! Ты меня понял?

– Тебя бы даже глухой понял – так ты орёшь, – проворчал Ник. – Как скажешь. Давай тогда пока, до завтра. – И прежде чем Варя успела попрощаться, добавил: – Левая рука у него пока очень ограничена в движении, реабилитация будет долгой, наверное. Но тебе же до этого нет никакого дела.

Варя смотрела на телефон в своей ладони. Николаше крепко повезло, что он сейчас не рядом. Это же надо было до такого додуматься! Будто после всего ей есть какое-то дело до Тихого, его рук и всего остального, с ним связанного.

– Мама, я не думаю, что это хорошая идея.

– Хорошая, хорошая, – безмятежно ответила Серафима Андреевна. – Даже думать нечего.

– Мам, я взрослый! Я столько лет жил один. Нет никакой необходимости со мной нянчиться. Я сам справлюсь.

– Посмотрели мы, как ты сам справился, – неожиданно сурово ответила мать. – До чего ты себя довёл своей самостоятельностью? До больницы. Чудом смерти избежал. Нет, Тишенька, не умеешь ты жить один. За тобой присматривать надо.

Тихон беспомощно посмотрел на мать. С тайной надеждой перевёл взгляд на отца. Аристарх Петрович с преувеличенно-сосредоточенным видом убирал с рукава подрясника какие-то ворсинки.

– Я с тобой поживу пару недель, – деловито продолжила Серафима Андреевна. – Или как получится. Потом Нина. Потом София. А там и у Лизы каникулы начнутся. Не переживай, сынок, мы тебя одного не оставим.

Прекрасная перспектива. Но придумать возражения Тин так и не смог.

Пришлось купить новый диван в гостиную, тот, что был, не годился, чтобы на нём спать. Тин с удовольствием уступил спальню матери: всё равно он кровать почти ненавидел, если можно испытывать чувства к предмету мебели. Но когда он смотрел на кровать… или на дверной проем… наверное, никогда не сможет забыть то, что с этим связано. Может быть, и к лучшему, что мать рядом. Она не давала ему слишком зацикливаться на тех событиях. Да и вообще много было упущено времени, и сейчас они словно навёрстывали.

Серафима Андреевна выдала расчёт сотруднице клининговой компании. И принялась за квартиру сына всерьёз. Тихон махнул рукой на то, что переставили мебель, переложили вещи, перевесили шторы. Смог даже пережить то, что мать навела порядок на его рабочем столе. Всё равно, почти ничего важного не потерялось. Ему вообще казалось, что когда мать, ворча на то, что в этих клининговых компаниях совсем не знают, как делать уборку, вытирала пыль в каком-то труднодоступном углу, – уничтожалась не только пыль в углу. Убиралась грязь и труха из его собственной жизни. И поэтому Тин терпеливо помогал, чем мог, как позволяла далёкая от полной функциональности левая рука.

Он очень серьёзно подошёл ко всем медицинским рекомендациям. Частная клиника восстановительной медицины. Массаж, комплекс упражнений, в том числе и на специальных тренажёрах, аппараты с какими-то то ли токами, то ли импульсами – Тин дисциплинированно выполнял всё, что ему в клинике назначили. А в остальное время работал и развлекал мать. И думал. Ночами особенно. Бессонница мучила.

Когда Серафима Андреевна закончила полировать до блеска квартиру, она решила заняться шитьём, для этого нужно было привезти из Коломны швейную машинку. Правда, Серафима Андреевна обмолвилась, что машинка стала совсем капризной, а настоящих мастеров, которые могут починить изделие Подольского механического завода, выпущенное в далёком шестьдесят третьем, сейчас не сыскать. Может быть, Тишенька знает мастера?

Тишенька кивнул и сказал, что знает мастера. И вечером Сергей Леонидович внёс в квартиру к своему нанимателю коробку – спасибо Маргарите Сергеевне, которая с Тихоном три часа промоталась по магазинам и помогла выбрать нужное. Серафима Андреевна, открыв дверь, только охнула, увидев на коробке заветные буквы «Singer». Тихон снова сделал подарок, от которого не смогли отказаться.

А воскресенье они провели в разъездах по магазинам тканей. Серафима Андреевна решила, что сыну нужны новое постельное белье и шторы. Тихон не спорил. А когда мать рассказала, что увлеклась в последнее время лоскутным шитьём, Тин сделал матери еще один подарок, едва ли не более значимый, чем немецкая швейная машинка, хотя он ничего Тихону не стоил. Но Тин уже начал понемногу приходить к мысли, что самые важные вещи не покупаются за деньги. Ни за какие.