Укрощение тигра в Париже

Он не поехал встречать ее в аэропорт. Из сильнейшего чувства противоречия. Позднее в ответ на ее упреки (разумеется, она впоследствии превратила этот прилет в историю бедной Золушки, явившейся на Северный полюс в летнем платьице) писатель отвечал, что не знал ни названия аэрокомпании, ни на какой аэродром усядется дешевый самолет, в котором Наташка прилетит из Нью-Йорка. Он и вправду не знал. Но он мог узнать, ему было известно время отлета и порт отбытия. Почему же он не поехал ее встречать? Да потому, что он не хотел, чтобы она прилетала, вот почему!

Не было и речи о том, чтобы изменить своему обещанию. Обещал — умри, но выполни обещанное. Это удобное для других качество писатель отменить в себе не мог. Но свою досаду по поводу ее появления в Париже он тоже не мог отменить. За неделю, проведенную в Париже до ее прилета, он успокоился, отстранился от заокеанской территории, называемой Соединенными Штатами, вдоволь подумал, опять привык к одинокой жизни…

Все же он ждал ее из аэропорта и даже открыл окно. Было нехолодно и сухо, привычно галдели евреи на улице. Он все время выглядывал… Наконец под окнами (он вначале услышал, а потом и увидел) остановилось такси, и из него вышла неуклюже-большая Наташка в ненавистных ему желтых сапогах, кожаных штанах и такой же растянутой донельзя бесформенной куртке, делающей ее похожей на большую морщинистую лягушку. Писатель вздохнул, увидев напряженные спины шофера и Наташки, и решил спуститься, чтобы помочь им вынуть из такси некрасивые чемоданы и уродливые сумки.

— Вэлком ту Пари! Здравствуй! — только и сказал писатель Любимой Женщине, чмокнул, притянув ее к себе, в угол скулы (жирно намазанной кремом для загара) и слишком резко схватил сразу два чемодана одним движением, испугав шофера. И тяжело пошел к лестнице, мимо улыбающейся (как ему показалось, ехидно) очкастой консьержки с сигаретой в зубах.

— Да знаем мы все ваши любовные дела, месье Эдуард… — казалось, говорил взгляд консьержки. — Эта с вами наверняка не удержится, месье Эдуард! Это просто-таки гувернантка какая-то, из бог знает какой отдаленной Норвегии. Ведь были же у вас элегантные дамы, месье Эдуард, французские дамы. Мадам Даян, например, или даже мадам Женевьев… Нет, этот экземпляр вылетит от вас через неделю, помяните мое слово… Бонжур, месье!

— Она права, — угрюмо расшифровал писатель взгляд консьержки. Сгрузил чемоданы на шашечный пол прихожей и спустился за очередной порцией уродливого багажа.

— Сколько я должна заплатить? — Наташка беспомощно смотрела на счетчик такси сквозь боковое стекло. В руке у нее веером, как карты, были сжаты непонятные ей французские банковские билеты, и она в них бессильно и раздраженно поглядывала, сравнивая со счетчиком.

— Дай ему эту бумажку. — Писатель вынул из веера банкнот стофранковую и протянул шоферу.

— Мерси, месье.

Откуда у нее деньги? Вчера ему звонил робкий Володя и опасливо, может быть, боясь, что писатель накричит на него через Атлантический океан, сообщил, что у Наташи пропали 400 долларов. Все ее деньги. «Я думаю, это Джонни увел доллары, — сказал Володя. — Завтра Джоан будет говорить с отцом Джонни. Я надеюсь, что они вернут».

— Кто это возвращает 400 долларов, Володя? — спросил писатель. — К тому же никто не видел, что деньги взял Джонни. Потерянное дело.

— Я извиняюсь, — сказал Володя в Нью-Йорке.

— Что потеряно, то потеряно, — заключил писатель в Париже и положил телефонную трубку.

Почему они думают, что обязательно черный мальчик Джонни спиздил доллары? Тронутый экземой Морис тоже знает, что доллары — отличная вещь и что на них можно приобрести множество комиксов, кока-колы и гамбургеров, очень любимых Морисом. Маленькие жулики, белый и черный, могли спокойно увести деньги русской женщины вместе.

Писателю было жалко Наташкиных денег — чтобы полететь в Париж, она продала пианино и цветной ТиВи, взяв их со склада, где вещи хранились со времен развода с мужем. Но то, что Наташка оказалась такой растяпой и позволила себя обокрасть, ему не понравилось. Живя у Джоан, писатель свои деньги тщательно прятал в разные, самые неожиданные места, так как, основываясь на богатом опыте, справедливо не доверял окружающим.

— Садись! — пригласил писатель Наташку, спустившись с ней в ливинг-рум. И сразу же предупредил ее: — После Соединенных Штатов все здесь тебе будет казаться миниатюрным и неудобным.

Она осторожно опустилась в одно из трех, искусственной кожи, кресел и тотчас застеснялась душераздирающих скрипов, изданных дряхлым монстром.

— Ой, какой ужас!