Укрощение тигра в Париже

Писатель сел в кресло, стоящее у противоположной стены, и они поглядели друг на друга. Лицо Наташки, отметил писатель, было густо намазано слоем темного мейкапа, долженствующего символизировать собой загар. Вокруг глаз она была обильно раскрашена. Как боевые узоры индейцев различных племен отличаются друг от друга и позволяют знатоку без усилий определить, к какому племени появившийся в поле зрения индеец принадлежит, так Наташкин мейкап неопровержимо указывал на принадлежность «индейки» Наташки к племени экс-советских буржуазок южного типа, заселивших предместья Лос-Анджелеса. Классовость и национальность мейкапа бросились писателю в глаза. (Правда, она родилась среди другого племени, но сознательную-то жизнь ей пришлось начинать среди этих «индейцев».)

— Что же ты меня даже не встретил?

— Ты не сообщила мне ни номер рейса, ни название авиакомпании.

— Но Володя ведь сказал тебе по телефону время прилета? Ты мог поехать прямо в аэропорт.

— В какой? В Париже по меньшей мере три аэропорта: Шарля де Голля, Орли, Бурже…

Она молчала, но он понял, что она его в этот момент ненавидит. Ненавидит за его умение быть правым, не будучи таковым. За его спокойствие.

— Этот мейкап тебя старит. Ты выглядишь как лос-анджелесская еврейка.

— Да, я плохая! — зло согласилась она. — На кой черт я тогда приехала к тебе, если я тебе не нравлюсь?

— Ты приехала не ко мне, а в Париж. Ай эм сорри за лос-анджелесскую еврейку.

— Теперь, оказывается, я приехала в Париж… — Лицо ее стало чужим и официальным, как будто она сидела в кресле аэропорта и вынужденно разговаривала с неприятным мужчиной, который к ней пристает. Она вынула из сумочки сигареты, в пачке оказалась одна сигаретина, и закурила, мужским движением зажегши спичку. — Где здесь можно купить сигареты?

— Не знаю. Я давно не курю. Их продают в «Табаках». Ближайший — на рю де Риволи, кажется…

— Как дойти отсюда до рю де Риволи?

Он объяснил. Она пошла к выходу.

— Не заблудишься? — спросил он вслед. — У тебя есть с собой адрес и телефон? Позвони, если вдруг заблудишься…

Ничего не ответив, она ушла, как горнолыжница, тяжело ступая сапогами по лестнице.

Вернулась она только через полтора часа. Писатель волновался эти полтора часа и жалел, что отпустил ее в незнакомый город одну. Опять и опять выглядывал в окно. Она появилась с таким же суровым лицом, с каким ушла. Двуцветные, отрастающие волосы заглажены назад еще больше. Меньше мейкапа у глаз. Может быть, плакала? Впоследствии и этот поход за сигаретами войдет в анналы истории их отношений как свидетельство жестокосердости писателя, заставившего несчастную Золушку блуждать по улицам незнакомого города в поисках сигарет. («Да он мне даже за сигаретами не пошел…»)

— Садись, Наташка, выпьем, — предложил он. — Вино-то французское. Даже самые дешевые вина, рабоче-крестьянские, и те очень приличны. Это тебе не Калифорния, не шабли с привкусом гашеной извести.

— Калифорнийские вина тоже бывают хорошие. После пяти долларов за бутылку можно купить хорошее вино. Хороший херес, — пробурчала она.

— Защищаешь родной штат? Французское вино в любом случае лучше. Какое может быть сомнение?

Он открыл бутылку «Кот дю Рон» и наполнил бокалы. По привычке он всегда покупал именно этот сорт вина. Как ему в свое время посоветовали Тьерри и Пьер-Франсуа покупать «Кот дю Рон», так он и продолжал пить вино неимущих, даже когда, получив чек от издательства (аванс за очередную книгу), мог позволить себе вино подороже. Писатель так усердно воспитывал себя в презрении к жизненным благам, что добился-таки небывалых успехов.

— Почему у тебя здесь такой спертый запах? Ты что, никогда не открываешь окна? — Наташка сморщила нос (и чуть выпустила когти).

— Открываю, и даже часто. Я покупал и специальные свечи, чтобы избавиться от запаха. Но квартира старая. Пропиталась запахом человека, запахом прежних жильцов. Если выбросить мебель и старые тряпки и выкрасить квартиру, запах исчезнет. Но я везде живу временно. Не люблю надолго устраиваться. К запаху привыкаешь. Ничего страшного… — Он вновь наполнил бокалы вином с берегов Роны и поднял свой:

— За твой приезд в Париж, Наташа!

— За мой приезд в Париж! — сказала она очень серьезно.

«Почему я не купил шампанского? — подумал он. — Человек приезжает в Париж в первый раз только однажды. Почему я не устроил ей „настоящий“ прием? Я слишком суров. Может быть, я не купил шампанского потому, что посчитал Наташку не своей, а чужой и ее приезд — нашествием на меня грубости? А кто же празднует нашествие шампанским?»

Очевидно, так оно и было.