Укротить ловеласа

- Это Игорь тебе наплел, да? - взорвался Платон. - Так и знал! Нажаловался, наверное, рассказал про нищее детство или как больной таскался на пары. Герой хренов! А то, что после этого у Владимира Семеновича была пневмония, он не упомянул? Мама тогда нашла ему лучшего пульмонолога, а что сделал этот кретин Игорь? Он ездил домой к Эрлиху заниматься! Домой, Надя! К больному пожилому человеку!

- Платон... - попыталась перебить Надя, но тщетно: ящик Пандоры-Барабаша был уже распахнут.

- .Как будто нельзя самому взять ноты и выучить программу! Да, именно так я и сделал, потому что мне не начхать было на Владимира Семеновича! Я вызубрил конкурсные пьесы так, что мог бы сыграть их ночью во сне на. Не знаю, на сушилке для белья! Знаешь, такой, со струнами?

- Платон!

- И что ты думаешь? Эрлих отправил в Италию его, а не меня! Хотя он играл, как робот-обезьянка. Чистенько так, просто стерильно. Аж тошнит! Этого тебе Игорь не сказал? Хотя нет, дай угадаю, - Платон поднял указательный палец. - Он, наверное, сказал, что я тогда вообще не занимался, не отмечался у Эрлиха и пинал балду, а к конкурсной программе не притрагивался, так?

- Платон, послушай.

- Игорь всегда был мастером совать язык в чужие уши. - и Платон вдруг замер, будто увидел живого Мусоргского. - Погоди-ка. - озадаченно протянул он, вглядываясь в Надино лицо. - Или он тебе не только в уши язык совал?.. Вот же!..

Но договорить ему Надя не дала. Терпение ее лопнуло, и лопнуло предельно громко.

- ПЛАТО-О-ОН! - истошно заорала она, и дворовая кошка, превратившись в ерш трубочиста, метнулась под ближайшую машину. - Прекрати !

- Что? - на сей раз растерялся Барабаш.

- Игорь ничего мне не говорил! - Надя толкнула его в грудь. - И чтоб ты знал, совать язык, куда ни попадя, - это по твоей части!

- Так ты просто разозлилась из-за одного поцелуя? Вся наша многолетняя дружба насмарку? - отпрянул Платон. - Слушай, я не спорю, это было неожиданно. Но если ты боишься, что секс испортил бы наши отношения...

- О, боги. - простонала Надя и закрыла лицо руками. Разговор слепого с глухонемым. Один отчаянно жестикулирует, второй ни черта не видит. Хоть плачь.

- Ладно, извини, - Платон мягко дотронулся до ее плеча. - Я во всем виноват. Я все придумал, я зря к тебе полез. Я - идиот. Хочешь, ударь меня!

По правде говоря, Надя была не против врезать ему разок-другой, но понимала, что толку от этого не будет никакого. Напротив, он только убедится, что она взбалмошна и пуглива, как молодая горная козочка. Своим снисходительным тоном он, сам того не понимая, демонстрировал ей свой заскорузлый замшелый шовинизм. Мол, что взять с обиженной барышни? Поди, напридумывала себе всякого, да еще и те самые дни, видать, вот-вот нагрянут. Признай ее правоту, приголубь, дай выпустить пар, - и вот она уже тиха, покорна и варит тебе пельмени. Ну, или организовывает очередной концерт. Разница невелика.

- Мне плевать на тот поцелуй. И на несуществующую дружбу, о которой ты постоянно толкуешь, - устало произнесла она.

- В тебе говорит обида. - попытался возразить Платон.

- Во мне говорю я. Послушай, я просто больше не хочу с тобой работать. Вообще. Никогда. Never. Jamais, - добавила она для ясности, но тут же вспомнила, что в языках Платон как раз не силен. - Короче, Игорь мне на тебя не жаловался, мы о тебе вообще не упоминали. Просто я хотела убедиться, что поступаю правильно, и съездила к вашему с ним педагогу.

- К Эрлиху? ! - Платон округлил глаза и вскинул брови.

- К нему самому. И теперь.

- Нет, погоди! Ты его плохо знаешь, он почти в маразме. И детей у него своих нет, а Игорь со своим синдромом подлизы.

- Хватит, - Надя отчаянно замотала головой и заткнула пальцами уши. - Слышать ничего не хочу. На-до-е-ло!

Платон посмотрел на нее как-то по-новому, иначе, чем раньше. Будто впервые за долгое время прозрел.

- То есть. Это все? - тихо спросил он, и Надя, несмотря на пальцы в ушах, расслышала каждое слово. А потому опустила руки, вздохнула и посмотрела ему прямо в глаза.

- Прости, но да.

Теперь он выглядел таким пришибленным, словно забыл и имя свое, и адрес, и где находится. Будто бы даже постарел. Лоб прорезала морщина, глаза потухли, и Надя отчего-то почувствовала себя виноватой. Черт бы подрал это красивое лицо и выразительный взгляд, который цепляет за самое нутро, проникает в череп глубже, чем вилка Ганнибала Лектера.

- Слушай, я не хочу тебя обижать. Но у всего есть предел, и у меня в том числе. Я просто больше не могу. И это не тот случай, когда «давай останемся друзьями» и все такое.

- Скажи еще, что дело не в тебе, а во мне.

- Могу и сказать, - она нервно дернула плечом. - Но мы оба будем знать, что это неправда.

- Поверить не могу! - вдруг рассмеялся Платон. - Мы даже не спали, а ты уже меня бросаешь!

- Пусть это останется на моей совести. В любом случае, я не хочу тебя видеть... Какое-то время.

- Какое именно? - посерьезнел он.

- Ну. От года до. Никогда. Примерно такой промежуток.

- И ты продолжишь работать с Игорем? Несмотря ни на что?

- Именно так, - Надя уверенно кивнула.