Укротить сердце

Она обдумывает мои слова, ее ореховые глаза блестят.

― Тебе нравится здесь? В Воскрешении?

― Нравится. Мне нравится.

― Но не настолько, чтобы остаться?

Я колеблюсь, решая, стоит ли говорить больше, поделиться с ней.

― Нет. Я не могу.

― Тебе повезло, ― говорит она, и в ее хриплом голосе слышится тоска. ― Ты можешь уехать, когда захочешь.

Но я не хочу уезжать.

Этот город кажется мне родным. Я чувствую, что принадлежу ему. Здесь другой воздух. Здесь мое сердце бьется по-другому, сильнее, только потому, что я нахожусь на ранчо «Беглец».

Я думала, что смогу это сделать. Я думала, что это будет легко. Заработать немного денег. Помочь владельцу ранчо. Заняться хорошим сексом с ворчливым ковбоем, а потом сбежать.

Без всяких обязательств.

И все же…

Чарли до сих пор носит мою ленточку на запястье.

Что это значит?

Ничего.

Это не должно значить абсолютно ничего.

― На что это похоже? ― спрашиваю я Фэллон. ― Ездить верхом?

Ее суровый взгляд смягчается. Несколько секунд она молчит. Когда она заговаривает, выражение ее лица становится неземным, мечтательным.

― Это сводит меня с ума и заставляет жить. ― В ее голосе звучит страсть. ― Я готова умереть за это. Я бы умерла, если бы никогда не смогла сделать это снова. ― Вскинув бровь, она переводит взгляд на меня. ― Я прекрасно понимаю, что эти две вещи взаимоисключающие.

Меня пробирает дрожь. Я чувствую то же самое.

― Ты никогда не ездила на лошади?

― Нет. Чарли не разрешает. ― Я делаю шаг вперед, глядя на темный бордель, залитый лунным светом. Зная, что это хороший контент для Инстаграм-аккаунта ранчо «Беглец», я достаю свой телефон и переключаю его в ночной режим. Я смотрю на Фэллон. ― Это его лошади, ты же знаешь. Я не могу просто украсть одну.

Фэллон ухмыляется.

― Ну, технически, ты можешь…

От одного только упоминания о Чарли у меня сжимается сердце. Улыбка появляется на моих губах, когда я вспоминаю рычащего мужчину, которого впервые встретила в «Пустом месте». Ковбоя, которого я считала холодным и неулыбчивым. Но я ошибалась. Было так много незначительных моментов, когда его нежные действия разрушали тот образ, который я создала в своей голове. Чарли приносит мне цветы, водит на танцы, носит мою ленточку на запястье… и секс. Секс не просто хороший ― он потрясающий.

Меняющий сердце.

Жесткий панцирь Чарли ― это щит, оберегающий его от того, что причиняет боль.

Я делаю то же самое. Не рассказывая Чарли о своем сердце, я держу его на расстоянии.

― У него есть на то причины, ― говорит Фэллон, и я удивляюсь нерешительности, которая отражается на ее лице. ― Чарли ― хороший парень. Я знаю его уже десять лет, и он… очень сильный, да. Но я никогда не видела у него такого выражения лица.

Я должна сказать ей, что не имеет значения, как он смотрит на меня. Несмотря на это, мое сердце бешено колотится, и я не могу удержаться, чтобы не спросить:

― И что это за взгляд?

Фэллон улыбается.

― Как будто ты владеешь каждым атомом его тела.

При ее словах у меня перехватывает дыхание.

― О, ― с трудом выдавливаю я и поднимаю телефон, чтобы сфотографировать бордель, пытаясь прогнать чувство отчаяния, нарастающее во мне.

Не успеваю я сделать снимок, как над нами раздается смех. Я замираю, переводя взгляд на Фэллон, которая пожимает плечами. Шаги раздаются на кованом железном балконе борделя. Сквозь прутья видны мужчина и женщина. Их трудно разглядеть, но у женщины длинные каштановые волосы и хрипловатый смех. Мужчина ― высокий, с серебристыми волосами и худым «лисьим» лицом.

Раздается шорох ткани, звяканье ремня, звук спускаемых штанов. Ремень, как змея, пробирается сквозь шлевки, на блестящей пряжке отражается лунный свет. А потом женщина опускается на колени и открывает рот.

― Святое дерьмо, ― говорит Фэллон. ― Время пип-шоу.

― Я думала, это музей, ― шепчу я, запрокидывая голову, чтобы посмотреть наверх. Прохладный ночной воздух оглашают стоны.

На лице Фэллон выражение восхищения.

― Похоже, он все еще работает в нерабочее время.

Любопытство заставляет меня встать так, чтобы лучше видеть.

― Ты знаешь, кто они?

― Нет. ― Она прищуривается. ― Не вижу. ― Ее острый локоть упирается мне в бок, и я глушу вскрик рукой. ― Сделай снимок. Мы сможем увеличить изображение.

Я смотрю на нее с открытым восхищением.

― Зачем?

― Потому что мне чертовски любопытно, вот зачем. ― Она подталкивает меня вперед. ― Если ты трахаешься на открытом балконе в моем городе, то не заслуживаешь уединения.

Она права.

― Давай, Руби, ― говорит она и улыбается мне. ― Поживи немного.

Ключевое слово ― поживи.

Адреналин и волнение заставляют меня навести камеру на загадочную пару.

И я делаю это.

Я фотографирую их.

Фэллон, хмыкнув, хватает меня и тащит обратно в тень.

― Дикая маленькая бунтарка, ― шипит она, в ее голосе звучит гордость.

Я смотрю на руку Фэллон, перекинутую через мою, на ее крепкую хватку, на ее красивые длинные пальцы, украшенные кольцами с бирюзой. Я никогда в жизни не испытывала такого чувства дружбы, общности, защищенности.