Мика, где же ты?
– Здесь... – узнав голос Яна, прошептала, будто и не я вовсе. – А… ты?
Перед глазами тотчас нарисовалась немая картинка, покрытая мутной пеленой.
Зимняя темнота за окном гостиной. Без устали загорающийся и гаснущий фонарь, а я клубочком лежу у аспиранта под боком. Он смеется, чмокает меня в затылок и, бездумно щёлкнув кнопку пульта, включает первый попавшийся канал.
Мика!
– Я здесь, – ответила уже увереннее, и голос вмиг потеплел. Опасности от него теперь не исходило. Скорее, тоска и отчаянное желание обрести форму, чтобы коснуться.
Видение внезапно потускнело. Наверное, я просто-напросто на миг выпала из дрёмы.
Будучи на грани реальности и грёз, я едва перевернулась на другой бок, как меня снова накрыло волной сновидений. Беспорядочное мельтешение реальных и фантастических событий.
Интересно, а сумею я вернуться в сон, что добровольно же и прервала?
– Я здесь. Я уже иду, Ян, – не то мысленно, не то вслух повторила с каким-то предвкушением, и вмиг почувствовала, как ступней коснулись мягкие ворсинки ковра.
Получилось! Вокруг снова были лишь двери. Даже в потолке. Но ни одна из них не влекла меня, хотя бра над каждой, стоило мне лишь приблизиться, наполнялись призывным светом.
Огоньки же оставленные позади – печально гасли. Там, за спиной, вообще все таяло за ненадобностью. Истончалось и пропадало во тьме.
Толстобокой кошки с фиолетовыми глазами нигде видно не было. Только слабенько светящаяся цепочка кошачьих следков тянулась вдоль стены. Огибала выступы, ныряла в неприметные ниши-переходы. Он вела меня.
Вёл и голос, волнуясь и то и дело окликая. А я каждый раз тихонько отвечала.
Все кружилось, как в хмельном угаре. Заходя все дальше, я шлепала босыми ногами по полу, будто по натянутым струнам. Холод резал пятки, а я все шла и шла. Что ждёт в конце – не знала. Но отчаянно хотелось верить, что… он.
– Вот ты где! – воскликнула я, заглянув за очередной угол.
Кошка сидела у двери и нетерпеливо била хвостом. Будь у нее на лапке часы, наверняка с укором глянула бы на них и возвела глаза к потолку. Хотя, судя по растопырившимся в разные стороны усам, недовольства в этом клубке шерсти и без того хоть отбавляй.
– Ну, прости, – всплеснула я руками. – Потеряться тут, раз плюнуть. Если бы не твои следы… Ты кого-то стережешь? – уставилась я на разительно отличающуюся от всего вокруг деревянную дверь со стеклянным узорным окошком. Сквозь него лучился мягкий, желтоватый свет.
Дождавшись очередного «ррня», я сделала шаг. Но стоило приблизиться, как кошка, не то с презрением, не то с облегчением фыркнув и потоптавшись на месте, подскочила, нырнула прямиком в центр сияющего квадрата и растаяла в облачке лилового дыма.
Я отпрянула, опасливо поглядев на стеклянную поверхность. Внутренний зов усилился, стоило лишь взяться за ручку, повернуть...
– Снова босая? – раздалось нарочито строгое, и зов тут же сошел на нет. Стало уютно.
С тщательно скрываемым довольством я только переступила порог, как стены разъехались. Сомкнулись меж собой, образуя комнату, подозрительно похожую на кухоньку в Брановской квартире.
Так и есть. Приподняв голову, на меня с осуждением глядел аспирант, лёжа на надувном широком матрасе, втиснутом между столом и кухонным гарнитуром.
– От твоего занудства нет спасения, Бранов, – без малейшего стеснения подошла к нему я и плюхнулась на матрас рядом.
В карих глазах скользнула тень удивления.
– Фамильярничаешь?
– Ты первый начал, – согнув руку в локте, прилегла я на бок так, чтобы беспрепятственно глазеть на Яна. – Вознесенская то, Вознесенская сё…
– Грейся давай, – усмехнулся Бранов и выставил ногу.
Не раздумывая, я поставила обе ступни ему на бедро и поджала окоченевшие пальцы. Стало и впрямь намного теплее, но Ян болезненно скорчился и выдохнул сквозь зубы. Даже через ткань спортивных штанов холод почуял.
– Мне некогда было обуться, – виновато промямлила я, когда озябшие пальцы мало-помалу начали отходить. – Ты слишком громко меня звал.
– Разве? – Бранов приподнялся на локтях и с видимым усилием уселся. Вопреки жалкому сопротивлению, обхватил мои ступни руками и принялся легонько их растирать. – Не припоминаю, чтобы звал. Думал разве что. Самую малость.
На этих словах я так и охнула от возмущения. Не звал, значит? Намекает, что без приглашения приперлась?
– Тогда окажи услугу, – сказала грубее, чем хотела, высвободив ноги из его теплых рук, – в следующий раз думай на полтона потише! – и демонстративно развернулась на другой бок. К Яну спиной.
Разумеется, о содеянном пожалела я мгновенно, но поделать с собой ничего не могла. Разволновалась ни с того ни с сего, как дурочка. Хотя откуда бы ему взяться, этому волнению-то?
В том, что все это сон, уже и не сомневалась. Предметы вокруг то и дело перемещались, дрожали. Добавлялись навесные шкафчики «не отсюда», куда-то успел раствориться стол… Да и Бранище не терзался моралью: можно-нельзя, хочется-колется. Вел себя расслабленно, свободно. Охотно прикасался и позволял прикасаться к себе.