Укус пятничной ночью

Он позволял мне быть тихой большую часть поездки в Оак-Парк, которая была значительно быстрее, чем поездка в имение Брекенриджа.

Но хотя он не говорил, он продолжал поворачиваться, чтобы посмотреть на меня, бросая взволнованные, тайные взгляды на мое лицо, и еще несколько похотливых на другие мои анатомические части моего тела.

Я заметила их, но проигнорировала.

В тишине автомобиля мои мысли продолжали возвращаться к моей беседе с Мэлори.

Неужели я стала забывать то, кем я была, свою жизнь до Дома Кадогана? Я знала Мэллори в течение трех лет.

Конечно, у нас были одна или две размолвки за это время.

Мы были соседками по комнате, в конце концов.

Но никогда не было чего-то вроде этого.

Никакой аргумент не подвергал сомнению наш выбор, где мы поставили под сомнение наши роли в жизнях друг друга.

Все было иначе.

И это было, я боялась, предвестником неудачных вещей.

Медленное растворенин дружбы уже ослаблено физическим разделением, новыми связями, сверхъестественных бедствиями.

— Что случилось?

Поскольку вопрос Этана прозвучал тихо, я действительно подумала, что ответила на него.

— Мэллори и я поссорились.

Из-за тебя, добавила я молча, затем сказала вслух:

— Достаточно сказать, что она не счастлива с человеком, вампиром, которым я становлюсь.

— Я вижу.

Он казался испытывающим такое неудобство, какое можно ожидать от мальчика, пусть даже четырехсотлетнего мальчика.

Я не отриагировала кивком, опасаясь, что движение опрокинет слезы, измажет тушью и потечет оставляя след по лицу.

Я действительно, действительно не была в настроении для этого.

Не идти в Ок-Парк, играть в переодевалки, чтобы быть в там же, где и мой отец, притворяться будучи той девушкой.

— Я нуждаюсь в мотивационной речи, — сказала я ему.

— Это было довольно ужасная ночь до сих пор, и я борюсь с желанием взять такси обратно к Кадоган и провести интимный вечер с парой мясных пирогов.

Я могу использовать одну из тех лекций "Сделай это для Кадогана", которые ты так любишь.

Он хихикнул, и этот звук, так или иначе, был утешением.

— Я тебе говорил, что ты ослепительно выглядишь?

Комплимент был, вероятно, лучшей и худшей вещью, которую он сказал.

Исходя от него, это чувство было более тяжелым, больше утверждающим, чем это должно быть.

И это обеспокоило меня.

Очень.

Напугало меня.

Очень.

Боже, действительно ли Мэл была права? Я саботировала свои отношения с Морганом ради этого человека? Я обменяла реальную дружбу, реальные отношения, для возможности Этана? Я чувствовала, что был спиральным лугом вокруг водовороте вампира, в остатках моей нормальной осушающей жизни.

Только Бог знает к чему это все приведет.

— А что если я напоминю тебе, — начал он, — что это твоя возможность быть кем-то еще в течение нескольких часов.

Я понимаю, может быть, лучше, чем я делал раньше, ты отличается от этих людей.

Но сегодня вечером ты можешь оставить настоящую Мерит в Гайд-парке.

Сегодня вечером ты можешь поиграть в притворство.

Ты можешь быть.

.

.

девочкой, которую они не ожидали.

Девочкой, которую они не ожидали.

Это вроде хорошо звучит.

— Это не плохо, — сказала я ему.

— И конечно лучше, чем последняя речь, данная тобой мне.

Он изобразил "достойного мастера вампиров" раздраженным.

— Как Мастер Дома…

— … это — твоя обязанность дать мне презумпцию невиновности, — закончила я за него.

— И мотивировать меня, когда сможешь.

Я взглянула на него.

— Брось мне вызов Этан, если тебе это нужно.

Я понимаю проблему; я могу подняться до этого.

Но работа из предположения, что я пытаюсь и сделаю все возможное.

Я посмотрела в окно.

— Это то, что мне нужно было услышать.

Он долго молчал, и я подумала, что возмутила его.

— Ты так молода, — сказал он наконец с остротой в голосе.

— Все еще очень человечна.

— Я не уверена, что это — комплимент или оскорбление.

— Откровенно говоря, Мерит, я тоже.

Двадцать минут спустя, мы остановились перед блочным моих родителей Ок-Парк.

Дом был стилистически другим, абсолютно отличающимся от стиля Прерии, зданий Wright-homage вокруг.

Но у моих родителей было достаточно влияния в политическом правительстве Чикаго, чтобы одобрить планы.

Таким образом, он был здесь, прямоугольник вязкого серого бетона в середине живописного Ок-Парка.

Этан остановил Мерседес перед дверью и вручил ключи одному из вездесущих камердинеров, которые очевидно обслуживали торжество.

— Архитектура.

.

.

интересная, — сказал он.

— Она зверская, — ответила я.

— Но еда, обычно, довольно хорошая.

Я не потрудилась постучать в парадную дверь, и при этом не ждала, чтобы получить приглашение в дом.

Нравится нам это или нет, это был мой отчий дом, и я полагала, что не нуждаюсьв приглашении.

Что еще более важно я не беспокоилась о своей первой поездке назад в дом вскоре после того, как я был изменена.

И вот я, блудная дочь, возвращаюсь.

Пеннбейкер, дворецкий, стоял только в холле из бетона-и-стекла, его тощая, жесткая фигура, кланялась каждому гостю.

Его нос поднялся с негодованием, когда я приблизилась к нему.

— Пибоди, — приветствовала я его.

Я любила подкалывать его.

— Пеннбейкер, — исправил он рыча.

— Ваш отец в настоящее время находится на встрече.