— Что войны? Если вы не пойдете в армию, вас расстреляют как дезертира. Тут верная смерть, а на войне есть хоть какой-то шанс уцелеть. Выбора нет. Просто из двух зол выбирают меньшее. Это, заметьте, основная аксиома нашей жизни.
Я слушал его и думал, неужели я единственный кретин, решивший пожертвовать собой ради блага цивилизации? Нет, глупости. Из истории я знал тысячи примеров, когда люди шли на смерть ради спасения друга, семьи, страны. А если Шин прав и все это лишь патетика патриотизма и самоотверженности? Кто знает, о чем думали эти люди, заглянув смерти в глаза? Не проклинали ли они себя за необдуманный шаг, приведший их на край пропасти? Или же они попадали в такие условия, что выбирать уже было не из чего? Смерть или смерть — тут нет дилеммы. Ответить на этот вопрос я не мог, но и тем более не верил в собственную исключительность.
А Шин продолжал вещать своим размеренным менторским голосом:
— Бихевиористы были правы, когда сводили всю психологию к ответным реакциям подопытного на раздражители. Дайте вам возможность насладиться чем-то, ну… хотя бы хорошей пищей, вином или женщиной, но при этом скажите, что, прежде чем придет наслаждение, вы испытаете дикую боль. И поверьте мне, вы откажетесь от еды, даже если будете голодать, но согласитесь на эту боль, если наступит время умирать от истощения. Разве я не прав?
— Не знаю, — ответил я. — Вы заставили меня крепко задуматься. И, признаюсь, я сейчас не готов вступать с вами в полемику, если вообще найдется в этом необходимость.
— Ценю откровенность, — улыбнулся Шин, и его толстая физиономия расплылась от удовольствия. — Но вообще-то я бы хотел поговорить с вами вот на какую тему…
«Боже мой, — мысленно застонал я, — он сегодня замучит меня своими философскими размышлениями».
И тут словно фея из доброй сказки в комнату вошла Кэрол Тренси, крутя на указательном пальце коротенькую цепочку с ключами.
— Кого подвезти? — спросила она, рассматривая нашу слегка подвыпившую компанию.
— Еще полно шампанского, — сказал Шин. — Да и куда торопиться? Дома меня ждут только мыши.
Смит тоже отказался ехать, кивнув на спящего Грипса, дескать, кто присмотрит за стариком. Я же подхватился на ноги и, пожелав всем приятного вечера, поспешил за Кэрол.
Добрых полчаса мы выбирались из здания ЦРУ и шли до автостоянки, где застыл в ожидании хозяйки роскошный бирюзовый «ягуар».
— Вы любите красивые вещи? — спросил я.
— И дорогие, — улыбнулась Кэрол.
— Я о вас почти ничего не знаю, хотя в нашем отделе не так уж и много сотрудников.
— Неудивительно, когда в мужском коллективе всего одна женщина, не считая уборщиц, ей приходится не выставлять себя напоказ. Да и разве можно поговорить с мужчинами о дамских делах?
— Да, — вздохнул я, садясь в машину, — вам нелегко.
— Привыкла, — пожала плечами мисс Тренси. — И, может быть, так даже лучше. Меньше отвлекаешься от работы.
Она включила зажигание, и машина лениво выползла из теснины парковки.
— Вы уже обжились на новом месте? — спросила Кэрол, когда мы проехали последний пропускной пункт.
— Как вам сказать… Квартира неплохая, но все равно это клетка.
— Помышляете о побеге?
— И вы тоже?
— Зачем? Я сама предложила свои услуги ЦРУ.
— И мне незачем. Снова в тюрьму я не хочу.
— Я слышала, вы кого-то убили? — не слишком, на мой взгляд, тактично поинтересовалась мисс Трэнси.
— Гм… — прокашлялся я. — И вы после этого не боитесь ехать со мной в одной машине?
— Бруно о вас очень хорошо отзывается. Вы вытащили его из МИ-5. Признаться, надо быть смелым человеком, чтобы сунуться в это логово.
— Не знаю, — я пожал плечами, — может быть, я и смелый. Смотря с какого боку.
— Даже так? Тогда зачем вы рисковали жизнью, вытаскивая его из контрразведки?
— А как я мог вернуться без него?
— Причина только в этом?
— Тогда была в этом. Сейчас я сделал бы то же самое, но исходя из иных мотивов.
— Дружба? — улыбнулась Кэрол.
— Можно сказать и так.
Мы надолго замолчали, и я все это время с тоской смотрел в окно на приближающийся жилой массив Лэнгли. Вот моя новая тюрьма. Лучше, чем Стрэнк, но что с того? Вечерами я прихожу в пустую квартиру, ужинаю, включаю телевизор и смотрю на экран, не видя его. Нет, работа мне нравится и нравилась бы еще больше, если бы не столько повседневного риска. Смешное словосочетание — «повседневный риск» — и страшное. Бруно говорит, что к нашей работе можно привыкнуть. Верю, но с большим трудом. Тем более вот уже две недели, как я хожу в «виртал» один. Филетти научил меня всему, что умел сам, остальное придет с опытом. Если доживу до него, этого опыта.
В общем, на работе я занят, мне не до тоски-печали. Но вот после нее разом приходят и полное одиночество, и мысли, мысли, мысли…
Я так и не смог по-настоящему с кем-то сдружиться, даже с Бруно. Когда выдается мало-мальски свободная минута, он возится с компьютерами. Да и в компанию медленно спивающихся виртуалыциков, в которую я с недавних пор записался, он тоже не входит. Так что общаться нам с ним просто некогда…