Улан Далай

– Эх, Гайдар Петрович, дорогой ты мой человек! – хрипел он. – Какие отчеты ты сочинял! Это ж стихи, а не отчеты. Золотой был работник! И угораздило же тебя помереть в День Победы! Ну, покойся с миром! А тумбу я тебе поставлю! Из лиственницы, чтобы навек! Вот клянусь при твоем отце! – Семен Михалыч размашисто перекрестился. – И скамейку! – добавил.

– Скамейку не надо, – отозвался дед. – Мы на могилы не ходим.

– Ну, как скажете, – озадаченно пробормотал Семен Михалыч и попятился к двери.

Когда в доме остались только дед и Санька, – Надю тетя Булгун забрала на ночь к себе, – дед велел достать всех бурханов и расставить на подоконнике.

– Хоть и партийный, а лишним не будет, – сказал он.

Санька не стал спорить, полез под кровать, вытянул мешок. Безмятежного Будду – Бурхана-бакши – поставил по центру. Слева расположил Зеленую Тару – Саньке еще в детстве хотелось дотронуться до ее пышных грудей, да боялся, что кто-нибудь увидит. Гневного защитника Махгала, пучеглазого и оскаленного, – справа от Бурхана-бакши. Фигурки подернулись патиной, и Санькины ладони позеленели. Он вытер руки о штаны и задернул на окне занавеску, чтобы снаружи не было видно.

– Давай сядем рядом на лавке, – предложил дед. – Если один заснет, другой разбудит.

– Дедушка, а зачем не спать?

– Чтобы голодные духи не притянулись в дом на покойника.

Санька про себя подумал, что калмыцких голодных духов, как и Эрлик-хана, никто в Сибирь не ссылал и они, наверное, остались дома, но, конечно, промолчал. Глаза его то и дело закрывались.

– Дедушка, а расскажите мне про свое детство, – попросил он, надеясь взбодриться.

И дед стал рассказывать про несметные табуны и перекочевки, про свою первую ярмарку, на которой услышал, как поет джангарчи, про праздник в хуруле, про то, как чума унесла его родителей, про старшего брата Бембе, погибшего на войне с японцами, и про то, как он овладел русской грамотой, чтобы выучить письмо о брате…

– Дедушка, вы жили, как в сказке.

– Мне и самому иногда так кажется. А потом прогневали мы бурханов, отказались от желтой веры, позволили разрушить хурулы и терпим теперь наказание. Но власть напирала – деваться было некуда. – Дед помолчал и добавил: – Люди всегда под властью ходят. А отец твой пошел к красным, чтобы за меня отомстить. И много кто из мести у красных оказался. Тот же маршал Буденный. Он из иногородних, не коренной донец. Его казаки за кражу коня отлупили – вот он и вымещал на них давнюю обиду. Стольких порубал – не пересчитать. А отец твой сколько народу в Сибирь отправил! Не по своей воле – по заданию партии, но руку приложил. Просто за то, что хозяйство крепкое имели. А в тридцать седьмом помнишь, вы в «Артек» уезжали – самого отца энкавэдэ хотел арестовать, в бегах он был.

– В бегах?! – с Саньки даже сон слетел. – В чем же его обвиняли?

– Да одного того достаточно, что мать твоя, жена его, из богатой семьи. К тому же старший брат – дядя Очир – за белых воевал. Крепко воевал. Георгиевским кавалером был.

Санька вдруг вспомнил, как он, лет семь ему было, вышел однажды ночью на баз по нужде и увидел дядю у растущего возле мазанки карагача. Тот что-то закапывал. А следующей ночью Санька потихоньку раскопал у корней рыхлую землю и достал жестянку из-под чая. Внутри, завернутые в тряпочку, лежали четыре блестящих креста. Санька аккуратно сложил находку обратно и привалил землей…

– А младший дядя – Дордже – в хуруле манджиком служил, – продолжил дед. – Дяде Дордже отец справку выправил, что сумасшедший, не то его еще тогда бы сослали. А дядя Очир во время войны думал к немцам уходить, да отец помешал, забрал с собой в калмыцкую дивизию.

Санька окаменел. Ноги казались чугунными, ладони приклеились к лавке. То, что он сейчас узнал, было пострашнее, чем смерть. Вся жизнь семьи, казавшаяся простой и прямой, закручивалась, как кишки в брюхе овцы, и тоже попахивала.

– Это я вот к чему, – продолжил дед. – Жизнь, она переменчивая. Можешь и ты у власти оказаться. И если тогда предложат тебе отомстить, не делай этого. Соблазнять будут, а ты не ведись. Будешь мстить – только хуже сделаешь.

– Я летчиком стать мечтаю, – сознался Санька. – Полярным.

– Это хорошо. Чем дальше от власти, тем лучше для кармы. Отец твой добра людям хотел, но не мог не подчиняться партии. Власть – она всегда против людей, в какие бы одежды ни рядилась. Запомни это. Ты теперь взрослый.