Улан Далай

– Так это не страшно, – нашелся он. – У вас тысяча девятьсот третий, а у меня тысяча девятьсот тридцатый. Если будут проверять, скажу, что при заполнении документа тройку и ноль местами перепутали. Здесь же вообще с документами вольно обращаются.

– Ладно, – дядя Мацак шлепнул по столу так, что ножки зашатались. – Езжай. Но как со школой?

– Завтра Аня скажет классной, что я простыл, лежу в горячке.

– Эй, девчонки, все слышали: Санька у нас заболел! – сообщил дядя Мацак.

Девчонки согласно закивали.

Вышли из дому задолго до рассвета, чтобы соседи не увидели. Санька вел деда под руку, предупреждая о кочках и выбоинах, о заледеневших лужах, о булыжниках. Дед то и дело спотыкался, а один раз чуть не упал. Пока вышли за околицу, Санька даже вспотел от напряжения. Ему еще не приходилось нарушать предписания, и слова из зачитанного позавчера указа – о каторге сроком на двадцать лет – все время крутились в его голове, как заевшая патефонная пластинка.

Рассчитывали часа за три пройти десяток километров до поселка Фабричный, который был еще в пределах Джамбульского района – его Санька имел право посещать и много раз бывал там, в клубе суконной фабрики, где каждые два дня крутили новое кино. Но дед ковылял медленно, неуверенно. Хорошо хоть дорога была равнинная, а погода безветренная. Рассвело. Санька посмотрел на отцовские часы. Почти восемь утра. Главное было перехватить грузовик, возивший в Алма-Ату тюки шерстяной материи.

К складу, откуда уходили груженые машины, они добрели к половине девятого.

– Ассалам алейкум, агай! – обратился к водителю грузовика Санька.

Шофер – чернявый, темноглазый, в замызганной круглой шапке – тут же откликнулся:

– Здоровеньки булы, коли не шутишь!

– До города нас с дедушкой не подбросите? В больницу едем.

– Да чего ж! Тильки трошки почекайте, ще не загрузывся. Сидайте покиль.

– Рахмет, агай!

Санька помог деду взобраться в кабину разбитой полуторки, запрыгнул сам и притянул дверцу. Котомку с едой сунул в ноги. Достал из-за пазухи отцовскую фляжку с еще теплой джомбой, сваренной в ночи тетей Алтой, подал старику. Дед сделал несколько глотков, откинулся на спинку сиденья и задремал. Санька тоже был не прочь покемарить. Встрепенулся при громком стуке дверцы.

– Усе! Поихалы!

Санька согласно кивнул и снова закрыл глаза. Чем меньше говоришь, тем лучше. Грузовик потряхивало, Санькина голова моталась из стороны в сторону, иногда ударялась о боковое стекло, но шапка-ушанка смягчала удары. Дед похрапывал, несмотря на тряску, – видно, очень устал от ходьбы.

– Ну и сони у мене пасажиры! – услышал Санька недовольный голос шофера. – Дрыхнуть и дрыхнуть!

Санька тут же встрепенулся.

– Давно на машине не ездили, укачало, – стал оправдываться он.

– Та сам боюся, шоб не заснути. Давай побалакаемо. Откель родом?

– Калмыки мы, – честно признался Санька. – С Дона.

Шофер вдруг резко нажал на тормоз. Машину занесло. Санька удержался за ручку двери, а сонный дед с размаху припечатался в лобовое стекло. Хорошо, что был в шапке.

– А ну, выметайтеся отсель! – заорал шофер. – Фашисты! Усе наше село калмыки переризалы! Звирюкы! До ликарни едуть! Та вас всих убити мало!

Санька распахнул дверь кабины, схватил котомку, выскочил. Дед запутался в ногах и рухнул на замерзшую, едва припорошенную снегом землю. Лязгнула дверца, полуторка рванула вперед, отчаянно газуя и оставляя за собой удушливую вонь выхлопных газов.

– Дедушка, вы как? – прошептал Санька.

Дед со стоном перекатился на бок.

– Живой. В глазах звезды мигают. До больницы еще не доехали, а уже звезды вижу, – попытался пошутить он.

Санька приподнялся и подложил котомку деду под голову. Снял с него шапку, осторожно ощупал череп – на макушке вздувалась шишка. Санька сгреб в горсть снега и приложил к седому дедову ежику. Дед терпел молча. Случившееся они не стали обсуждать. Обоим было ясно, что шофер им попался родом с Западной Украины, где свирепствовал при отступлении немцев Калмыцкий кавалерийский корпус. Слухи, доходившие до ссыльных калмыков разными путями, получили сегодня подтверждение.

– Вы полежите немного, дедушка. Я сейчас вокруг осмотрюсь!

Санька встал, отряхнулся. Он представления не имел, где они оказались. С тех пор как сели в машину в Фабричном, прошло около часа. На север от трассы простиралась безлюдная равнина, а сзади, на юге, горбились лысые, морщинистые отроги Алатау. Санька вихрем взлетел на ближайший холм, чтобы обозреть окрестности в надежде на какое-нибудь жилье. На востоке виднелись едва различимые, но многочисленные дымы. Значит, Алма-Ата не так далеко. Вот только дойдет ли дед?

Санька посмотрел на запад, откуда они приехали. С той стороны двигалась какая-то легковушка. Санькино сердце провалилось в живот. Легковой автомобиль – значит, какой-то начальник. Начальник – это всегда опасно. А дед так и лежал на боку у обочины с котомкой под головой. Остановится, непременно остановится. Ведь теперь не война, чтобы люди, живые или мертвые, могли беспризорно валяться на дороге.