Улан Далай

Чагдар отчасти был согласен с дирижером, но хор репетировал уже третий час подряд, и если уж дирижер хотел энтузиазма, с «Марша веселых ребят» надо было начинать, а не ждать, когда майское солнце напечет всем головы.

– Товарищ Абрамский, давайте сделаем перерыв, – негромко предложил Чагдар.

Дирижер согласно кивнул.

– Перерыв пятнадцать минут! По звуку горна – все обратно по местам! – объявил он истомившемуся хору и первым поспешил к баку с водой.

В Элисте с водой плохо: солона на вкус и заизвесткована, и приезжие жаловались на неутолимую жажду. Пили много, но не напивались. К тому же от жирного бараньего шулюна многие мучились животами, и амбулатория была полна страдальцев, клянчивших у доктора таблетки от поноса. Но таблетки быстро закончились, значит, надо раздобыть еще – хоть из-под земли – к началу олимпиады. Чагдар представил, как во время спектакля хористы убегают с подмостков по большой нужде, и его прошиб холодный пот.

– Следовало бы побольше сортиров соорудить, – коротко заметил Абрамский. – Если соберется десять тысяч народа, как вы планируете, они же все окрестности загадят.

– Не будут калмыки под крышей надобности справлять, – объяснил Чагдар. – Они скорее от разрыва кишок умрут.

– Так вы без крыш сортиры постройте, – предложил Абрамский.

– Хорошая мысль, я передам товарищам из стройотдела, – Чагдар достал свой блокнот и записал идею.

Никогда еще не проводили в Калмыкии ни олимпиад вообще, ни самодеятельного искусства в частности. Дело новое, непривычное. Размах невероятный. Ждут на открытие самого секретаря Сталинградского крайкома Варейкиса, бригаду «Союзкинохроники» и московскую фольклорную экспедицию. Ему, Чагдару, ответственному в ЦИКе Калмыкии за просвещение и культуру, поручен контроль за постановкой грандиозного спектакля «Улан Сар». Четыреста человек на сцене. Хор на сто, три оркестра, и артистов тоже под сотню. Палатки, пункт питания, помывочные и сортиры, наконец! На такую ораву людей! Хорошо, окружной военком выделил снаряжение, предназначенное для сборов.

Непонятно, почему «Улан Сар» переводят на русский как «Большевистская весна». «Красный месяц», на взгляд Чагдара, выразительнее, потому что кратко и по-революционному емко, но не ему решать. У спектакля аж десять режиссеров…

Со звуком горна хористы ринулись к своим местам, как опаздывающие рабочие к проходной Сталинградского тракторного завода. Абрамский подтянул повыше рукава серой сатиновой рубашки, поддернул спадающие брюки и скомандовал:

– Давайте сразу с припева! Он задаст правильный ритм! Аккомпаниатор! Проигрыш!

Баянист растянул меха и забегал пальцами по кнопкам.

Нам песня строить и жить помогает,
Она, как друг, и зовет, и ведет,
И тот, кто с песней по жизни шагает,
Тот никогда и нигде не пропадет! —

с возрожденным энтузиазмом чеканили хористы.

Абрамский просиял:

– Вот! Теперь держите эмоцию в памяти! Мы этой песней завершим олимпиаду. Это будет большой восклицательный знак! За ним последуют бурные аплодисменты.

– Не рассчитывайте на овацию, – предупредил Абрамского Чагдар. – Калмыки хлопают в ладоши, только когда кого-нибудь проклинают. Они скорее кричать будут…

Над степью за спиной у хора возникло большое пыльное облако – колыхаясь на ухабах, переваливаясь с боку на бок угловатыми коробками кузовов, к городу приближалась колонна из четырех автобусов. Неужели симфонический оркестр из Сталинграда? Так быстро? Чагдар ждал оркестрантов только к вечеру. Поспешил к палаточному городку: проверить, успели ли приготовиться к встрече музыкантов.

Мы всё добудем, поймем и откроем:
Холодный полюс и свод голубой.
Когда страна быть прикажет героем,
У нас героем становится любой, —

неслось в спину Чагдара.

Из запыленных автобусов вываливались измотанные дальней дорогой люди в обнимку с футлярами, в которых покоились инструменты. Чагдар тут же вспомнил отца с его бережно укутанной в шырдык домброй. Отец тоже мог бы поучаствовать в олимпиаде – в конкурсе джангарчи. Но на предложение сына Баатр только руками замахал: нельзя, это же священный текст, а не частушки, чтобы соперничать, кто кого перепоет.

– Здравствуйте, товарищи музыканты! – громко приветствовал прибывших Чагдар. – Добро пожаловать на калмыцкую землю!

Но оркестранты, похоже, потеряли дар речи. Понятное состояние для любого, кто, преодолев 300 километров утомительно плоского пейзажа от Сталинграда ли, от Астрахани ли, и, видимо, ожидая увидеть волшебный оазис, не понимал, за что зацепиться взглядом в маленьком, спешно построенном в огромной котловине городке, где трехэтажное здание педтехникума казалось исполинской громадой, а хилые кусты акаций и чубука, высаженные квадратно-гнездовым способом, напоминали забытые с апрельского субботника веники.