Улан Далай

Олимпиада началась с торжественного парада прибывших участников. Члены бюро обкома, президиума ЦИКа и почетные гости – человек пятьдесят – выстроились многоголовой гусеницей на длинном балконе недавно возведенного здания Совнаркома под огромным портретом вождя. Из Сталинграда спецгрузом доставили два поясных изображения: портрет в фуражке и анфас закрепили над балконом Совнаркома, а без фуражки и в профиль – над крышей сцены летнего театра.

Мимо балкона прошли делегации всех шести улусов. Сначала пустили верховых: мужчины с гармошками и бубнами, женщины – в яркой национальной одежде. Впервые женщины гарцевали наравне с мужчинами. Потом колонной по три пропылили грузовики. За ними – шеренги спортсменов в белых майках и черных трусах – майки тут же стали желтыми, а трусы посерели от песчаной взвеси. Замыкали шествие участники велопробега из Башанты – все как один на новеньких «Украинах», все со значками ГТО на накладных карманах спортивных курток. Несмолкаемое «ура» гудело над городом.

Когда все участники олимпиады прошли маршем площадь и выстроились по периметру, грянул «Интернационал». Сначала на русском, потом на калмыцком. После дали слово секретарю крайкома товарищу Варейкису. Варейкис оказался ростом длинный, нос, как у пеликана, читал по бумажке – словно буквы склевывал. За ним от имени великого пролетарского писателя товарища Горького выступил писатель Исбах, в круглых очках, с ястребиным носом, – этот больше напоминал мудрую сову.

Тут Чагдар был вынужден покинуть площадь: прибежал пятый администратор спектакля Ларин и сказал, что для сцены «За сплошную коллективизацию» недостает 100 метров толстой веревки и рулона кумача. Веревку Чагдар добыл в Рыбснабе, а кумач выпросил в отделе агитации и пропаганды обкома, пообещав взамен уже готовые лозунги. Хорошо, ночью докрасили и повесили задник, трижды испытали звукоусилители, проверили на устойчивость столбы, на которых закреплены репродукторы.

Больше всего беспокойства вызывали осветительные боксы. Здоровенные черные ящики с лампами висели на натянутых тросах перед сценой, а уже с утра дул порывистый ветер и ящики болтало туда-сюда. Начало «Большевистской весны» назначено на восемь вечера, к тому времени стемнеет – без электрического освещения спектакль ожидает полный провал. Вся труппа нервничала и переругивалась. Лихорадочное волнение артистов передалось и Чагдару.

Зрители стали собираться засветло. Народ пришел со знаменами, но ветер трепал полотнища, флаги сбивали с окружающих шапки и кепки – пришлось свернуть. Рассаживались, как в кибитке: на лавках справа – мужчины, на лавках слева – женщины и маленькие дети. Приезжие из разных улусов между собой не смешивались, потеснившись, подсаживали земляков. Начались мелкие стычки. Милиционеры решительно выводили бузотеров.

Когда окончательно стемнело, Чагдар даже обрадовался: не было больше видно громадной, наводящей безотчетный страх толпы. Только по краям, где кучковались конники, отсвечивали красными углями лошадиные глаза.

В палатках за сценой музыканты настраивали инструменты и дружно ругались на проникающий во все щели песок. Трубачи и прочие духовые, к ужасу калмыков из оркестра домбристов, то и дело сплевывали на землю.

Хурульный оркестр собрался в отдельной палатке. Инструменты: барабаны, раковина, колокольчик, медные тарелки и флейта – лежали на низеньком, покрытом куском обтрепанной парчи столе, вокруг которого разместились оркестранты. Медная трехметровая труба-бюря была уже собрана и покоилась на подставках, вытянувшись от стенки до стенки. Никто не обратил внимания на заглянувшего Чагдара – глаза у оркестрантов были закрыты, они беззвучно молились. Чагдар понимал: просят прощения у бурханов за то, что участвуют в сегодняшнем представлении. Чагдар тихонько опустил полог.

Самой шумной была палатка актеров: ребята задорные, веселые, горластые. Парни в кепках, как у Ильича, девушки в красных косынках. Костюмы понадобились только для зайсанга-угнетателя и гелюнга-обманщика. Ну, и для Будды. Одежду позаимствовали из фондов музея под личную ответственность Чагдара. Бешметы у зайсанга и гелюнга богатые, бархатные, шитые золотом, шапки из каракульчи. Парни, как оделись, сразу такими важными стали, словно и впрямь всю жизнь из серебряных чашек ели.

При выборе исполнителя на роль Будды все тридцать два признака просветленного, конечно, не учитывали, но хорошая осанка, нос с горбинкой и белые ровные зубы были приняты во внимание. Вопрос встал только с прической. Согласно канону, длинные волосы Будды, собранные в пучок, венчает магический камень чиндамани, исполняющий все желания. Заостренный кусок черного сланца нашли быстро, а вот найти мужчину с длинными волосами в 1935-м не то что в Калмыкии, но и в целой России было непросто: всех длинноволосых уже не только выселили, но и обрили.