Улей

Сама Кейт тоже оценивала внешний вид дочери. У Марни за ушами белели тонкие полоски — характерный признак подтяжки лица. Она знала, что дочь делает себе инъекции пчелиного яда, и злые языки намекали, что Марни обкололась наполнителями, пытаясь предотвратить обвисание кожи.

И все равно она была столь же очаровательна, как и в тот день, когда ежемесячник «Смитсониан»[21] сфотографировал её в «медовом саду».

Кейт вспомнила последствия выступления дочери на торговом телеканале в конце 1990-х. Кейт была с Марни на той неделе, когда мир отвернулся от неё. Спустя неделю после скандала Марни на глазах у матери кувалдой разнесла улей № 1, превратив медовые соты и пчёл в корчащееся янтарное месиво. Это была пугающая демонстрация неукротимой ярости, исходившей откуда-то из самых темных глубин её существа. Такой взбешенной Кейт дочь видела впервые.

Она не знала, какой сегодня предстанет перед ней Марни. Доброй наставницей, поучающей людей помогать ближнему, или мегерой, безжалостно расправляющейся со своими врагами. Такой, какой она являет себя публике, или такой, какая она есть на самом деле.

— Что тебе нужно, мама? — спросила Марни.

— Тебя приехала повидать, милая.

— Повидала? Тогда до свидания. Убирайся вместе со своим паршивым домом на колесах.

Значит, сегодня она была той Марни. Той, которая никого не щадила.

И Марни вернулась к своему занятию, ведя себя так, будто её мать — назойливая муха, которую нужно отогнать. Кейт пошла за ней в гардеробную, где Марни надела пчеловодный костюм.

— Мама, хоть раз в жизни постарайся быть полезной. Возьми дымарь.

Кейт взяла жестяной дымарь и последовала за дочерью на пасеку, которую Марни предпочитала называть медовым садом. Там она отдала дочери дымарь. Та отперла и распахнула дверцу улья № 2, запустила в него дым, заструившийся, словно тонкое белое одеяло.

Марни сняла шляпу с лицевой сеткой и замерла на месте. Пчелы полетели мимо её лица. Кейт наблюдала за дочерью. Её поведение менялось на глазах. Выражение лица, которое ещё мгновение назад было суровым и сердитым, смягчилось. Теперь оно светилось. В нем читалась радость. Бурный восторг. По щекам текли слёзы.

У Кейт участилось сердцебиение, взгляд потеплел, наполнился беспокойством.

— Тебя что-то тревожит?

Марни вздрогнула. Она забыла, что мать стоит рядом, и не очень обрадовалась, когда ей напомнили об этом. Её эйфория мгновенно улетучилась.

— У меня все хорошо, мама, — ответила она. — И будет еще лучше, когда ты уедешь.

— Я приехала, чтобы помириться, Марни.

— В самом деле? — саркастически рассмеялась та. — Вот насмешила.

— Я люблю тебя.

— А вот это уже и впрямь забавно. Сама знаешь, что ты всегда любила только Кейси. Мне приходилось бороться даже за внимание отца. А тебя это злило. Теперь Кейси нет. Отца тоже. И нас с тобой связывает исключительно биологическое родство.

— Ты не права, между нами более глубокая связь. Я приехала помочь тебе. Происходит что-то непонятное.

— Что именно?

— Ко мне приезжала девушка, расспрашивала про тебя.

Марни положила дымарь.

— И что? Очередная поклонница. У меня их миллионы.

Насчет миллионов Кейт сильно сомневалась: Марни любила преувеличивать. Но Кейт знала, что бесполезно пытаться уличить её в неправоте. Ты заранее обрекала себя на проигрыш в споре.

— Конечно, — согласилась Кейт. — Но она не просто поклонница. Эта девушка — журналистка. Она интересовалась «Ульем».

Кейт ждала, но дочь молчала.

— Марни, она спрашивала про Калисту.

— И что ты ей сказала?

— Ничего.

— Ты обещала держать язык за зубами. Как того требует наше соглашение о конфиденциальности.

— Я ничего ей не сказала.

— Уходи.

— Милая, давай попробуем начать сначала.

Марни обратила на мать холодный взгляд.

— Убирайся, мама. И никогда больше сюда не приезжай.

— Марни, не надо так говорить.

Кейт отступила на шаг. Ветер разносил дым над рядами ульев. Почти как кладбище, подумала Кейт. Медовый сад походил на Арлингтонское национальное кладбище в миниатюре.

Она смотрела, как Марни оглядывает свое хозяйство. В вышине по небу медленно плыло солнце. По лицу Марни чиркнула крылышками колибри. Знамение. Всегда есть какое-то знамение. Марни стояла неподвижно, кончиками пальцев касаясь вышитого над грудью логотипа фермы Спеллман.

— Ты — моя дочь, — не сдавалась Кейт. — Я хочу быть частью твоей жизни.

— А я не хочу. Ты мне не нужна. Мне нет до тебя дела. Я сама в состоянии справиться с любым журналистом. — С этими словами Марни зашагала прочь, ни разу не оглянувшись.

Все её мольбы были тщетны. Кейт стало тошнить. Она чувствовала себя обездоленной. Марни никогда не впустит её в свою жизнь. Кейт охватил гнев. Ей хотелось наорать на дочь, дать ей отповедь. Напомнить, что это она пробудила в ней интерес к травам, меду, пчелиной пыльце. Что это она изготовила на продажу первые продукты из сырья, добытого в ульях — восковые свечи. Её так и подмывало крикнуть дочери, что она неблагодарная свинья и всегда такой была.

Но Кейт сдержалась.

Пытаться убедить в чем-то её дочь — гиблое дело. Марни не переупрямить. Она с детства была упёртой.