Улей

— Но вам она интересна. Давайте говорить откровенно. Вы расследуете дело двадцатилетней давности и копаетесь в жизни моей дочери. Она вызывает у вас интерес? Увлекает?

Линдси энергично тряхнула головой.

— Нет. Не увлекает. Я просто расследую дело, которое до конца так и не было раскрыто.

— Ладно. Как скажете.

— Говорю как есть.

— В любом случае помочь ничем не могу. Про убийство мне ничего не известно. Одно знаю точно: моя дочь к этому отношения не имеет.

— Откуда такая уверенность? Вы ведь с дочерью не общаетесь. Почему вы её защищаете?

— Потому что у меня есть внутренняя убежденность, детектив. Люди, у которых такой убежденности нет, игрушки в руках судьбы. А я знаю, к чему стремлюсь. Я всегда была хозяйкой своей жизни.

— Ваша дочь живет в усадьбе. А вы…

— А я живу в «Виннебаго».

Возникла неловкая пауза.

— Простите. Это было низко с моей стороны.

— Не извиняйтесь. Вы не сожалеете о своих словах. Просто выполняете свою работу. Я это понимаю, и ваши слова меня не задевают. Если вы думаете, что кто-то из сторонников движения дочери причастен к убийству, я надеюсь, вы найдете преступника. Этого хочет Бог. Она ценит любовь и справедливость.

Слова Кейт отражали принципы теологии дочери. Как эта, на первый взгляд, прагматичная женщина, может верить в подобные глупости? Уму непостижимо.

Линдси попробовала зайти с другой стороны.

— Вы рассказали мужу о пчелином рое и о том, что увидели… что почувствовали?

Кейт на мгновение опешила. С интересом и даже с уважением посмотрела на Линдси.

— Нет, детектив, не рассказала.

— Почему?

— По той же причине, по какой, возможно, мне не следовало рассказывать это вам. Вы мне не верите, потому что вы такая же, как он.

— В смысле?

— Вы — скептик, детектив Джекман. Вероятно, потому и выбрали этот свой жизненный путь. Ну и ладно. Жизнь вас научит. И, может быть, наша следующая встреча, если она состоится, будет проходить на новом уровне: мы будем стоять на одной позиции и обладать одинаковыми убеждениями.

— Прекрасно. Тогда расскажите мне про ферму Спеллман. А то она окутана ореолом тайны.

— Так и должно быть. Таково Ее желание.

— Так и должно быть?

Кейт отвела глаза.

— Я и так уже сказала больше, чем нужно, — произнесла она. — Пожалуй, вам пора.

С этими словами мать Марни выпроводила Линдси из автофургона и вместе с ней пошла к её машине.

— Вы уверены, что не можете мне помочь? — спросила Линдси.

— Если не прекратите ворошить прошлое и тревожить тех, кто давно умер и похоронен, как Калиста, окажетесь в плохой компании.

* * *

Кейт дождалась, когда машина Линдси, скроется из виду, и вернулась в свой жилой автофургон. Из выдвижного ящика со всякой мелочовкой у крошечной плиты она вытащила клочок бумаги с номером телефона Сары Бейкер, скомкала его и бросила в мусорное ведро.

Глава 32

Возвращаясь из кемпинга, где заправляла мать Марни, Линдси вставила в автомагнитолу один из компакт-дисков, которые дал ей Тедд Макгроу. Это была одна из первых записей Марни Спеллман. Салон заполнил её голос. У Марни был приятный дрожащий тембр, отчего каждое произносимое слово звучало душевно и доверительно. Это вам был не телепроповедник, с пеной у рта доказывающий свою точку зрения. Просто женщина, рассказывающая свою удивительную историю.

«Пчелиный рой и то время, когда Она — Бог — своей любящей десницей залечила ожоги брата, имеют свидетелей и подробно задокументированы. Тем не менее, несмотря на столь неопровержимые доказательства, я стала объектом злобных нападок со стороны прессы».

Забавно, подумала Линдси. Что она сама сказала бы на этот счет Алану, будь у неё такая возможность?

— Почти все очевидцы, которые могли бы подтвердить её слова о пчелином рое, мертвы, — заметила бы она.

— А мертвые молчат, — согласился бы он.

Или сказал бы что-то вроде этого.