Улей

«Я замерла. Оцепенела. Стояла не шевелясь. Не хотела двигаться. Приросла к полу. Превратилась в губку, которую пчёлы насыщали святой водой. Одна за другой они выстраивались в цепь и летели к окну, которое — я только-только заметила — было открыто. Сотни пчёл взвились в ночное небо. Минуты не прошло, как их осталось всего шесть.

Пять пчел образовали кольцо вокруг матки. Она превосходила их по размеру и красоте. Её крылья переливались всеми цветами радуги даже в холодном свете флуоресцентных ламп. Я была зачарована. Не стану утверждать, будто я слышала, что она говорит со мной. Мне очень хотелось бы сказать вам, что это так. Знаю только, что я чувствовала некое ощущение, которое она посылала мне. Ощущение, от которого мои глаза наполнились слезами, и я заплакала, выплескивая свои эмоции — радость и печаль. Колени мои подкосились, и я, чтобы не упасть, ухватилась за дверь кабинки».

Линдси перемотала назад компакт-диск, чтобы еще раз прослушать пару важных фраз: Пять пчел образовали кольцо вокруг матки. Она превосходила их по размеру и красоте.

Марни, разумеется, мнила себя маткой. И собрала вокруг себя пчел, которым вменялось в обязанность защищать ее. И исполнять её волю?

Глава 33

В тот день после обеда позвонила Линдси, оторвав Пэтти Шарп от дел. Лейтенант подтвердил, что страховой полис Алана предусматривал выплату компенсации родственникам в случае его самоубийства. Этот вопрос Пэтти подняла после панихиды.

— Лейтенант Мэдисон просил передать, что документы уже оформлены.

— Спасибо, Линдси, — поблагодарила Пэтти. — Я рада, что ты позвонила. Хоть одна хорошая новость. Разбираю вещи Алана. Ужасно тяжело.

— Помощь от меня требуется? — спросила Линдси.

— Нет. Потихоньку сама управлюсь.

— Можно я позвоню позже? Или заеду?

— Буду рада тебе, — ответила Пэтти.

Линдси повесила трубку и устремила взгляд на пустой стол Алана, видневшийся в дверном проеме. На секунду ей показалось, будто она слышит его смех и дребезжание колесиков кресла, скользящих по линолеуму. Он умел мгновенно вникнуть в суть вещей, определяя, что верно, а что неверно.

Боже, как же ей его не хватало.

* * *

Пэтти разбирала одежду мужа, раскладывая её на две кучи: одна на выброс, вторая — в магазин благотворительной организации «Goodwill». Она придирчиво рассматривала каждую вещь, считая, что одежда Алана, которая пойдет на благотворительность, должна быть в идеальном состоянии. Он заслуживал уважительного отношения.

Демонтируя жизнь Алана, Пэтти слушала радиостанцию, передающую старые песни. Некоторые композиции напоминали ей о муже и мгновениях их совместной жизни так, как это может только музыка. Например, песня Линды Ронстадт перенесла её в городок Кэннон-Бич в штате Орегон, где они отдыхали, когда Полу было четыре года. Они арендовали старый затхлый домик на берегу, ели хот-доги, готовили на костре «сморы»[24], а по утрам и вечерам прогуливались по широкому песчаному пляжу мимо скалы Хейсток-Рок.

Пэтти зажмурилась, сдерживая слезы.

Как же они были счастливы тогда!

Свободны от всего, что их отягощало. Она в ту пору все ещё работала в больнице по сокращенному графику. Он перевёлся из маленького отделения полиции на территории резервации, где служили пять человек, на новое место работы, получил повышение, став лейтенантом — одним из самых молодых в истории департамента полиции Ферндейла. А вскоре он перешёл в отдел расследований, в ту пору состоявший всего из двух человек.

Но всё же, хоть жизнь их складывалась удачно, а маленький сын был настоящим подарком судьбы, Алан постоянно пробивался через высокие стены депрессии, что окружала его многие годы. Порой, когда он становился молчалив, Пэтти знала: муж думает о том, что его угнетает. Он был героем. Сделал то, что должен был сделать. Конечно, то же самое угнетало и её. Но по-другому. Нередко она недоумевала, почему её муж, которому по долгу службы приходится сражаться с настоящими чудовищами, не в состоянии победить тех, что населяют его память.

Как это сделала она сама.