Улей

Винсент бродил кругами, наматывал их, как стрелка часов. И так должно было быть до скончания веков.

У каждого ведь свой крест.

Эти две дороги пересекли его душу. Они вросли в него, он принадлежал им. Винсент стал узником Перекрестка миров, его постоянным обитателем, единственным, кто не мог его покинуть. Вокруг него шептали тени, выли ветра, а в придорожной пыли появлялись чьи-то следы. Но никого не было.

Никто его не замечал.

Никто его не искал.

Взгляд Винсента был погасшим и пустым. Он и не видел почти. Едва различал обелиск во тьме. Ноги несли его по зацикленному маршруту сами.

Не об этих ли кругах ада писал Данте? Нет, кажется, о других.

Винсент не нес свой крест. Он по нему шел.

Лишь изредка из обелиска доносился женский голос.

Кто-то звал его и напоминал его имя.

«Винсент… Я близко. Я иду за тобой».

«Винсент, ты слышишь меня?»

«Слушай мой голос и помни, что я найду тебя».

Тогда его шаг замедлялся. Он подходил вплотную к обелиску, источавшему морозный холод. Винсент прижимался к нему всем телом, надеясь стать ближе к тому, кто его звал.

Он чувствовал себя слабым, брошенным, незавершенным.

– Найди меня, – беззвучно шевелились его губы. – Ты обещала. Ты обещала… Рут.

Где-то в скрытом от глаз мире его ждали. Значит, есть нечто большее, чем эти дороги, и однажды Винсент выйдет отсюда. Никто не должен тащить свой крест до конца. Потому что конца просто нет.

* * *

Вспышка света. Она резанула глаза так сильно, что в первый момент показалось, как будто их выдрали. Ничего не различить. Только свет. Все напитано невыносимой болью. Откуда она? Что болит?

Винсент кричал и молотил конечностями по металлическому креслу, к которому был прикован. Грудь выгнулась, проступили ребра. Нечленораздельный вопль сменился надсадным стоном, почти плачем. Кресло под ним гремело и лязгало от его ударов, а ремни на запястьях впивались в кожу до крови, но он не мог их разорвать.

Он даже не понимал, что прикован.

Голова пару раз глухо ударилась о жесткую спинку. Хотелось вышибить себе мозги, чтобы… прекратить все это.

В свете стали проступать темные контуры, и он начал слабеть. Или же его глаза привыкали. Он видел стерильный белый потолок, и отовсюду на него смотрели яркие лампы. Пахло больницей. Винсент сделал пару тяжелых вздохов, и его стало рвать на пол. Он кашлял, блевал, задыхался и снова блевал.

– Судно! Живее! – вдали раздался женский голос.

Чьи-то быстрые шаги. Металлический лязг.

Судно запоздало ткнулось в грудь, кто-то придерживал ему голову… Винсент выплюнул туда последнюю струйку непонятной бурой жидкости. Нос был заложен.

Но вдруг почувствовал, что снова владеет своим телом. Что-то отпустило. В переносице словно шарик раскололся, и все завертелось, закрутилось, как заново смазанный механизм.

Все началось снова.

«Ты будешь жить…» – оседали эхом в ушах чьи-то слова.

Пухлые руки в веснушках поправили ему голову. Эти же руки обтерли влажной тряпкой подбородок и грудь, еще раз прошлись по губам, затем раздвинули зубы и впрыснули что-то в рот: на вкус было горько.

– Глотай, – велел женский голос.

Винсент на автомате сглотнул и перевел помутневший взгляд на того, кто отдавал приказы. Сразу сфокусировать не получилось. Все прыгало, расплывалось… Он видел только лицо, и оно склонилось над ним. Вокруг лица было много света…

Винсент отключился.

* * *

Когда он снова очнулся, то уже мог осознавать происходящее, хотя в голове по-прежнему царил ад.

Белый потолок, белые стены. Опять резкий душок больницы и вдобавок хлорки: самый ненавистный запах.

Тело ощущало мягкую поверхность: значит, его все-таки сняли с того металлического кресла. С трудом Винсент приподнял голову и увидел, что находится в какой-то палате. По его запястьям бежали многочисленные трубки, подсоединенные к капельницам. Он откинулся назад. Больше ни на что смотреть не хотелось.

«Тут нет окон», – только и подумал он, прежде чем провалиться в очередной тревожный сон.

* * *

Третье пробуждение было там же. Он узнал и стены, и потолок, хотя они были лишены каких-либо отличительных признаков. Теперь движения давались ему куда легче.

Винсент приподнялся на слабых руках, пытаясь понять, как тут оказался. Память словно пропала. Как будто он разучился вспоминать. Но после пары усилий над собой что-то начало собираться по кускам, и, кажется, это была его жизнь.

Мелькали несвязанные обрывки, разные: о годах, ушедших на дно.

Включенный телевизор, странные черно-белые фильмы… Цокот каблуков и отблеск карминовых губ во тьме…

Компьютеры. Провода. Его пальцы. Бегущие цифры. Коды программирования. Команды.

Лица людей во тьме. Он знает каждое из них.

Слышится его собственный голос, такой отчетливый, даже звенящий:

«Мы – невидимая армия. Нас миллионы. Мы везде, где есть вы».

Нико, Кшиштоф, Аки, Саид, Антон, Якко, Ши-Вэй, Хосе, Феликс, Таир.

Его ребята.

«Мы – невидимая армия. Нас миллионы. Мы везде, где есть вы».

События вдруг хлынули потоком.

Они с Нико отправились в тюрьму «Прометей», чтобы найти какую-то правду.

Какую?

«Мы – невидимая армия. Нас миллионы. Мы везде, где есть вы».