Улей

Неужели он так близко к сказкам из детства? Происходящее будоражило и пугало.

Но вересковый напиток здесь уже давно не варили. Энергия места была тихая и гнилая. Это кладбище, бывшее полем битвы. Здесь убивали богов.

Кларисса говорила, что та женщина, построившая тюрьму, Мирра, вела битву с золотым роем… Когда она украла у них их сокровище…

Да, кстати ему стих вспомнился…

В энергоследы вплетался знакомый душок, принадлежавший Клариссе. Он был достаточно сильным, что значит, жила она в этих местах довольно долго. Часть ее навсегда впиталась в стены.

Наконец в бывшем стойле они увидели что-то, отдаленно напоминающее люк. Вернее, из пола просто торчало металлическое кольцо, и Рут что есть сил потянула его на себя. Что-то ухнуло, и за грязной крышкой появился лаз. Стоило открыть проход, как на них дохнуло жуткой затхлостью.

– Полезли, – с мрачной решительностью сказала она. – Хочу разделаться с этим побыстрее.

– А я хочу к кому-нибудь на ручки, – проворчал Данила, не скрывая своего отвращения к этой дыре.

Фонари выхватили грубо высеченные ступени, ведущие вниз. Что ж, идти так идти. Он полез первым, а Рут – за ним, предварительно закрыв за собой крышку лаза. Спуск вниз оказался довольно долгим, и за это время они оглядели то, что их окружало. Стены были из земли и камня. Сверху иногда свисали корни деревьев, и похоже, что эту изнанку никто особенно не вылизывал. Лаз уходил все глубже и сужался, пока ступеньки не кончились. Вскоре вокруг них стиснулись только влажные земляные стены.

В какой-то момент потолок резко опустился, и пришлось ползти на четвереньках. Данила потел и думал, что так себя, должно быть, ощущают погребенные заживо. А еще у него, похоже, начинался приступ клаустрофобии, и пыхтение Рут за спиной никак не ободряло, а только давило психологически. Он стал вспоминать строчки из «Верескового меда», чтобы отвлечься.

«Боже, я хочу домой, – попутно размышлял он, – назад, в свою бестолковую жизнь, походящую на скверный ситком, в котором единственный, кто смеется, – это я сам».

Но надо было сделать это сомнительное дело. На кону его будущее, в котором он сам себе хозяин.

Рут ни о чем не думала. Делать что-то механически стало ее отработанной привычкой. Она видела только подошвы ботинок Данилы, земля из-под которых летела ей в лицо.

И таким образом пришлось ползти около часа. Лаз расширился так же внезапно, как и сузился. Пот заливал обоим глаза, и Данила повторял про себя «Вересковый мед» уже в десятый раз.

– Пришли, кажись.

Перед ними была проржавевшая металлическая дверь. Все, как обещано. Оба переводили дух и боязливо оглядывались на адский туннель. И в ритме своего сбивающегося дыхания они поняли: под землей, оказывается, очень тихо.

– Ломаю? – спросила Рут одними губами.

Данила поднял указательный палец, прося ее обождать. Он оглядел дверь на предмет ловушек или еще чего. Здесь тоже была золотая пыль. Малютки-медовары удобрили всю территорию своим прахом. И на двери Данила увидел то, о чем его предупреждала Кларисса.

Он опустился на одно колено, вглядываясь в царапины почти у самой земли. Только они были не случайными. Их начертания походили на несколько скрещенных треугольников с трезубцем посередине. Внутри него что-то словно вздрогнуло: его личный предохранитель, возможно. Кларисса предупреждала, что в этих символах заключена чудовищная сила.

«Увидишь их – не трогай сам. Пусть Рут эти двери открывает. С ней ничего не будет. А ты у нас еще живой», – как наяву зашептал в ухо ее голос.

– Давай, – тихо сказал он ей, отходя назад.

Рут примерилась и со всей силы пнула дверь. Та зазвенела, но не поддалась, хотя петли зашатались. Она стала нещадно лупить ее руками и ногами с одержимостью, которая присутствовала во всем, что она делала. Минут через десять дверь слетела, и за ней простерлась арочная галерея, выложенная кирпичом. Но свет ламп далеко не достигал. Сложно было сказать, что скрывалось во тьме.

Рут откинула выбившиеся из хвоста волосы и пошла было первая, но почти сразу замерла на пороге как вкопанная. Данила следил за ней во все глаза. Она медленно обернулась к нему, недоуменно выплевывая изо рта ручеек крови.

– Что со мной? – тихо спросила она, утирая губы. – Я не могу сойти с места.

Изо рта снова полилось, и она скорчилась, схватившись за живот.

Данила живо оглядел дверь. От нее исходило еле заметное золотое свечение, и каждый раз, когда Рут плевалась кровью, дверь переливалась этим светом, видимым только ему. В воздухе словно разряжались электрические вспышки…

– Это защита, – сказал он.

Рут растерянно смотрела на него, прижимая к животу окровавленные и перепачканные землей ладони. Тело слегка дрожало, но пока она держалась.

– Меня как будто быстро продырявили чем-то острым раз пять, – с трудом сказала она. – Больно, но потом все проходит. Что за…

И она снова резко скорчилась от невидимых клиньев, рвущих ее изнутри. С легким извинением в голосе Данила выдавил: